| Ведь эту любезность должна оказывать ему жена! Автомобили пропахивают склон, сшибая новые стальные перила, и достать их оттуда можно теперь только мертвыми. Плачут хозяева, потея и склонившись над пропастью. Называют алкоголь коварным советчиком, а жену, сидевшую рядом, безмозглой липучей пиявкой. Многоэтажная ярость страховщиков. Сумма страховки увеличивается, собственник сидит с надутым видом. Еще много чего гибнет на дорогах, крестьянин в своей собственной шкуре да по собственной воле всем поперек дороги. Работник набрасывается на беззащитную скотину. Толкает непокорных беспутных коз. Растерянные свиньи в кургузом свинарнике. Неужто это выход — такая жизнь? От души пощекотать детей теперь тоже нет толку никакого. Сын зачинается, дочь рождается. Гора сбрасывает по своей мантии некошеные луга один за другим — прочь! На сестру врачи уже махнули рукой, у нее внутри клокочет какая-то вязкая жижа, словно прорываются наружу горячие ключи. Ни одно терпеливое животное не согреет ее своим телом, если понадобится такое. Человек шагает наверх весь пустой. Нет в нем ни опорного столба из кишок, ни теплого кровяного пирога. Будет тебе отдых, будет и кусок — пирога, пирога, не родного очага. Дорогая госпожа Айххольцер, вот я и пришел, ну, день добрый. Я сегодня провоясу наблюдения над разлагающимся туловищем сестры, но вот только зачем мне это надо? Днище и борта моей сестры дали течь, вскачь носятся с нею дети, словно с помелом. Никто не расчесывает ей волосы, когда она неистово кричит. Из нутра у нее раздается вой. Но уж наслаждение от этого угощения я не позволю себе испортить. Вкусный торт. А кофе так просто ого-го! А из того, какая нынче луна, я лично никаких выводов сделать не могу, завтра все иначе повернуться может. Местные, соседушки мои, то и дело ошибаются. Кто-нибудь случайно разок угадает, а дальше ничего у него не получается. Что, если закат красный — значит, погода хорошая будет? Но сестре-то уже ничего не поможет. Из нее просто ведрами наружу все выливается. А дети ее, покачивая головами, разбегаются во все стороны кто куда. Мама, мы пока учениками работаем, все равно же мы тебе новые внутренности сделать не можем. Мы уж лучше кубок по лыжам завоюем, чем в сиделки к тебе пойдем. Это поколение припечатано чертовой печатью, ни на что оно не годно, в точности как моя сестрица, — сквозь эту изгородь никакими тропками не проберешься, все дороги обязательно ведут мимо нее, всё невпопад. Эта тропинка уже осыпается вовсю. Мозоли путнику обеспечены. Я косточки сестрины обчистить не смогу, даже если очень захочу. Шишки-болячки зловеще расцветают у нее прямо на рыбьих плавниках. Болят оплывшие жабры. Так-то вот. Ни на что нельзя полагаться — и природа, и культура подают знаки, которые растолковать невозможно, в этом сомнения нет. Да, жестокими тропами идет наверх этот человек, его отросток хранит молчание, во всяком случае пока он не дает о себе знать. Спасибочки. Я совершенно свободен. Эх, жизнь крестьянская, только и ждешь, когда расцветет да когда соком нальется. Сгинь, сестра. Ремесленников теперича машины заменяют, ученик говорит: уж лучше я лыжи навострю, лыжи уж по крайней мере окно в мир. Снег приносит с собой кое-что особенное, ведь он холодный и пропитан альпийским ядом. Сегодня любой среднестатистический ребенок уже катается на лыжах, всем известные гладко-яркие лыжные костюмы заполняют универмаги. Пластиковые футлярчики для ног в ответвлениях бастионов торговли. При полном спортивном параде стоит ребячья молодь перед умирающей матерью, рискуя лишиться новой победы. Можно, я поучаствую в этой гонке, мамочка? Ты ведь все равно умрешь. У моей сестры рак в последней стадии. Я во всем новичок — и в лесу, и на лугу. Кубок ребенка-теленка. Медалька от спортивного союза. У нее даже мозг весь пророс метастазами. Предчувствие говорит мне то же самое. Будучи работником леса, я все свои силы направляю к единой цели. И нажимаю на курок. Сегодня машина отправляет нашего брата крестьянина на все четыре стороны. |
