— Калладо, будь другом, объясни кретину, как это действует в Терезине, я просто не в силах.

— Для этого и нужны переводчики, — согласился Калладо.

Итак, с чувством и с толком, как если бы он наставлял ученика, Мануэль Калладо Креспо рассказал близнецу все, что изложено выше: про Перейру, про предсказание Маэ Бранки, про агорафобию президента, про его побег в Европу, про выбор первого двойника, потом второго…

— И так далее, до самой смерти твоего несчастного брата.

Здесь Мануэль Калладо Креспо немного отклонился от темы, чтобы спросить у полковника Риста:

— Эдуардо, как живот одной женщины может выносить двух столь разных близнецов, как святой и этот прихвостень?

— Эта дрянь, — пробубнил полковник.

— …

— …

Поверженный, близнец все же задал следующий вопрос:

— Так значит, вы были в курсе насчет двойников?

С большим терпением Калладо объяснил ему, что после убийства Маэ Бранки агорафобия Перейры так явно читалась у него на лице, а его желание отправиться в Европу было настолько необоримым («Это гораздо больше, чем простое желание, парни, — оправдывался юный диктатор, — это культурная необходимость!»), что полковник и он сам посчитали его неспособным к правлению и решили подвигнуть его к золотой ссылке. Для этого Калладо стоило только подкинуть ему идею двойника (так скромно, что Перейра был уверен, что додумался до этого сам) и подсунуть ему под нос того цирюльника, похожего на него невероятно (так ловко, что Перейра подумал, что сам его обнаружил), чтобы диктатор-агорафоб согласился оставить вместо себя свою копию и скрылся из виду.

— Вот так, — заключил Мануэль Калладо Креспо.

— Вот так, — подтвердил полковник Эдуардо Рист.

— Затем мы стали сменять двойников, как только они начинали изнашиваться. Та же тактика: заставить поверить каждого из них, что идея подыскать себе замену принадлежала именно им, и внедрить двойника, которого, по их мнению, они выбрали сами. Благодаря их тщеславию это было нетрудно. А, Эдуардо?

Полковник Эдуардо Рист подтвердил кивком, что это было настолько легко, что становилось скучным.

— А отец? — спросил близнец. — Отец в это верил? Я всегда спрашивал себя, неужели он в самом деле смотрит на меня как на сына…

— Здесь действовало то же тщеславие. От двойника к двойнику старик да Понте находил, что его сын становится все лучше и лучше и что это было благодаря ему. Когда Перейра убил твоего брата, старик да Понте, который принимал святого за своего сына, умер от горя, ты знал об этом?

— Отцовский инстинкт… — прошептал полковник Эдуардо Рист.

— Это Перейра убил моего брата? — удивился близнец.

…

В то же самое время в горах Севера Диди да Каза напевал шахтерам-крестьянам:

…

— А епископ? — спросил близнец. — Епископ знал, что он имел дело не с Перейрой? Это ведь все-таки был его крестник! Во всяком случае, ко мне он всегда обращался как к крестнику.

— Епископы не занимаются политикой, — ответил Калладо. Каждый раз, как Христос воскресает, они довольствуются тем, что вновь посылают его на крест, чтобы Святая Церковь длилась вечно, вот и все.

— Это к тому, что тебя ожидало с твоей историей воскрешения… — заметил между прочим полковник Рист.

— А народ? — наконец спросил близнец, голос которого понизился до шепота. — Народ верил в этих фальшивых Перейр?

— С народом гораздо сложнее, чем с отцом и епископом: народ делает вид, что верит в то, во что хотят, чтобы он верил, и делает это так правдоподобно, что иногда и сам начинает верить, что верит.