|
Гамов вписывал в лист бумаги наименование подвига и объявлял цену. Он уже заранее продумал каждую цифру. Мы сразу согласились, что за трофейную машину, уничтоженную или сильно поврежденную, надо платить в два раза меньше, чем за целую или требующую небольшого ремонта. То же и для всех видов ручного и стационарного вооружения. Но когда перешли к живой силе, разволновался Аркадий Гонсалес. Я уже говорил, что этот долговязый майор, наш второй оператор, работал с картами добросовестно, но показывал непостижимое равнодушие к реальной сути своих разработок. Он признавался, что ненавидит войну. Такое отношение к своей службе – а его службой было планирование военных операций – не могло способствовать ее успеху. Между тем, у нас не было нареканий на квалификацию его боевых наметок. Но если можно было не высказывать своего мнения на советах, он неизменно молчал. А сейчас разбушевался.
– Вы предлагаете платить за убитого врага в пять раз меньше, чем за пленного? Никогда не соглашусь! – кричал он. – Убитый больше не встанет. Его смерть – облегчение для нас. Древние говорили: убитый враг хорошо пахнет. А пленный? Это же обуза! Корми, лечи, охраняй! И он потенциально опасен, ибо может вырваться и опять пойти на нас. А вы хотите платить за потенциального убийцу наших солдат впятеро больше, чем за того, кто уже не нанесет нам никакого вреда? Это же абсурд! Гамов возразил: – Враги такие же люди, как и мы. Большинство из них насильно погнали воевать, они не ответственны за войну, хоть и страшны для нас, когда воюют. Я повышаю плату солдату, берущему врага в плен, за то, что он сохранил человеческую жизнь. Вывел из строя врага, но спас человека. Гонсалес, вы часто говорите, что ненавидите все формы войны. Убийство не ликвидирует войны, за убитого будут мстить. За пленного не мстят. За то, что сохраните пленному жизнь, будут благодарны. Если враг знает, что мы только убиваем, он и в безвыходной ситуации отчаянно сопротивляется и сеет смерть в наших рядах. А если узнает, что мы платим нашим солдатам за сохранение жизни больше, чем за убийство, то разве тогда ему, попавшему в трудное положение, не захочется самому пойти к нам с поднятыми руками, чтобы разделаться с опостылевшей войной? Это же логика, Гонсалес! Не только простая человеческая логика, но и военная! Как же вы этого не понимаете? Мы с Пеано поддержали Гамова. Гамов прочел вслух ценник денежных наград за боевые подвиги:
"1. Захват водолета 2000000 калонов 2. Уничтожение водолета 1000000 3. Захват электроорудия 200000 4. Уничтожение электроорудия 100000 5. Захват ручного вибратора 10000 6. Уничтожение ручного вибратора 5000 7. Захват автомашины 20000 8. Уничтожение автомашины 10000 9. Захват метеогенератора 4000000 10. Уничтожение метеогенератора 2000000 11. Захват генерала в плен 500000 12. Уничтожение генерала 100000 13. Захват офицера в плен 50000 14. Уничтожение офицера 10000 15. Захват солдата в плен 1000 16. Уничтожение солдата 200 17. Раненому за ранение 2000 18. Наследникам убитого 10000
Захват и уничтожение остального боевого снаряжения и материалов, не упомянутых в настоящем списке, оценивается каждый раз особо – с учетом важности его для успеха в бою" – Вот и перешли к неклассическим методам войны, – сказал я. И на этот раз не иронизировал. – Это только начало нашей войны против войны, – отозвался Гамов. Все мы – и я, и Пеано, и Гонсалес, а до нас еще Павел Прищепа – уже искренно поддерживали то новое, что вносил Гамов в методы войны. Он мог уже и тогда назвать нас своими учениками. Но ни один из нас и отдаленно не догадывался, до каких границ продумал он эти «неклассические методы войны», какие поставил себе исполинские цели и с какой опаляющей энергией будет их добиваться. |
