И снова мы замолчали, я понимала, что нужно еще многое сказать, но главное было уже произнесено. Все мои догадки подтвердились. Кроме одной: я так и не смогла вспомнить своего разговора с отцом.

— Ксения…

Она похлопала меня по руке и отошла. Немного. Совсем чуть-чуть. И я не очень понимала, какая она сейчас. Реальная и настоящая или играет роль, чтобы легче перенести этот трудный для нас обеих разговор. Ксения опустилась в кресло, стоящее рядом со мной, и повернулась ко мне. Весь ее облик говорил, я открыта… Давай поговорим откровенно. Это придало мне сил. Но я никак не могла сказать всего, что меня волновало. И Ксения бросила мне спасательный круг.

— Девочка моя… От кого ты об этом узнала? — проникновенным, хорошо поставленным голосом произнесла она. Но… я услышала, да нет, скорее почувствовала совсем другое… Вся система Станиславского не могла скрыть ее смятения от того, что нужно вести разговор, возможно, о самом болезненном отрезке ее жизни.

— В поселке… — ответила я. — От местного краеведа… Но не в этом суть. Он просто обмолвился о художнике Стрелкине, влюбленном в актрису… Художник хотел жениться, а его дочь, злобное эгоистичное создание… — я запнулась, подыскивая слова, а потом сказала, как есть, точнее, как в моем представлении было. — В общем, из-за нее все расстроилось.

— И что ты хотела бы узнать? Так ли все было?

— Не только.

— Спрашивай… Я отвечу на любой вопрос. И… скажу правду.

— Почему вы, узнав, кто я, стали меня опекать? Согласитесь, это довольно странная реакция.

— Почему?

— Ну вы же не мать Тереза…

— Ладно, объясню. Вначале мне было интересно тебя узнать ближе… Понять, что ты за человек… Почему ты так поступила. Хотя… Это как раз было понятно.

— Детский эгоизм, — саркастически проговорила я.

— Да… Конечно, он присутствовал. Я внимательно к тебе присматривалась, особенно на интервью… А потом, когда я узнавала тебя все лучше и лучше, я… привязалась к тебе… Ты становилась мне все ближе. И это естественно. Ты ведь дочь человека, которого я действительно любила. А потом…

— Что?

— Из каждой ситуации есть два выхода. Можно потерять, а можно приобрести… Я решила приобрести.

И мы обе опять замолчали. Просто сидели рядом, задумавшись, каждая о своем.

— Ксения, а когда отец должен был поговорить со мной. В каком году, в каком месяце?

Она задумалась.

— Знаешь, я тебе этого вот так сразу, наверное, и не смогу сказать.

— Ну хотя бы примерно.

— Разговор о том, чтобы все рассказать тебе, а потом… и познакомить нас, поднимался не один раз. Я даже злилась, говорила, что он малодушничает, что нельзя обманывать человека, пусть даже и не совсем взрослого. Что у вас в доме неизбежно будет усиливаться атмосфера фальши…

Я слушала Ксению и просто диву давалась. Насколько же они с отцом были разными людьми. И неожиданно поняла для себя очень важную вещь: поняла, почему меня так потянуло к Ксении… Конечно, она была хорошо воспитана и, когда нужно, умела сдерживать себя и быть дипломатичной… Но по большому счету Ксения, несмотря на свою профессию, была очень искренним человеком. Можно даже сказать, прямодушным. Ей претили и карьерные войны, в которых она принципиально не принимала участия, и закулисные интриги, и тайны всевозможных мадридских дворов. Она просто абстрагировалась от этих ситуаций, держалась от них на расстоянии.

А у нас дома… Все обстояло с точностью до наоборот.