Эдвард с некой, можно было сказать, армейской точностью разливал по чашкам кипяток.

— Молоко, сахар? — спросил он.

Розалинда кивнула.

— Пойдемте наверх. Хотите посмотреть картины?

Он вручил ей чашку и вышел, не оглядываясь, держа в руке свою.

Осторожно, стараясь не расплескать кофе, Розалинда последовала за ним вверх по лестнице. Ей совершенно не хотелось смотреть картины, она предпочла бы спокойно посидеть рядом с Эдвардом и поговорить. Задержавшись на секунду, она отхлебнула кофе — он оказался обжигающе-горячим, ни молока, ни сахара в нем не было.

Великолепное собрание живописи, начало которому было положено в конце восемнадцатого века, размещалось в очень длинном зале с сияющим паркетным полом. Окна выходили в сад. В этом зале висели самые разные картины, собранные многими поколениями владельцев Хэттинга, обладавших несхожими вкусами. Сам Эдвард лишь недавно, после смерти отца, получил возможность удовлетворять свой. Розалинда аккуратно поставила чашку на подоконник возле вазы с цветами. Цветы, срезанные вчера для невесты! Она выглянула в окно, за которым виднелся освещенный солнцем сад, тихий, словно зачарованный: прямо от дома, большого каменного прямоугольника, начиналась аллея «золотого дождя» — застывших, словно часовые, маленьких декоративных деревьев с гроздьями желтых соцветий, а дальше — огромные деревья, зрительно уменьшающиеся по мере удаления, — очень старые дубы, березы, каштаны, гималайские кедры. Иным лет четыреста, а то и больше, подумала Розалинда. Абсолютная тишина и солнечный свет. У нее защипало глаза, и она отошла от окна, прихватив чашку и пролив при этом немного кофе на сверкающий паркет. Смущенно оглянувшись, она вытерла пол рукавом. Эдварда не было видно, наверное, он уже вышел… Впрочем, нет, оказалось, он стоял в конце зала. Розалинда снова почувствовала слабость, ее вдруг пронзила мучительная мысль: Мэриан могла стать хозяйкой всего этого — всего: и сада, и дома, и картин, и даже самого Эдварда.

Эдвард, где-то оставивший свою чашку, возвращался теперь к Розалинде. Она хорошо видела его лицо: бледное, почти белое, неподвижное, как железная маска, искривившиеся в зловещей улыбке бледные губы, орлиный нос. Она стала лихорадочно придумывать, что бы сказать, и неожиданно слова вырвались сами:

— По дороге сюда я видела на лугу Спенсера.

Лицо Эдварда смягчилось.

— Да, Спенсер, — сказал он, — старый милый приятель… — Потом добавил: — Я недавно купил картину, современную, она внизу.

Следуя за ним, Розалинда заметила превосходного Гойю. Прежде ей лишь раз довелось побывать тут. Почему? Вероятно, потому, что Мэриан живописью не интересовалась.

Послышался неясный звук. Кто-то появился в дальнем конце зала. Это был Бенет.

Эдвард пошел ему навстречу. Розалинда замялась, потом последовала за ним. Она сразу заметила, что Бенет недоволен ее присутствием. Впечатление было мимолетным, но оно каким-то странным образом напомнило ей о той боли, которую она испытала, стоя у окна. Бенет протянул Эдварду руку. После едва заметного колебания тот принял ее. Бенет быстро обнял его за плечи другой рукой. Потом они отодвинулись друг от друга.

— Там, внизу, никого нет, — сказал Бенет, — и я подумал, что вы, наверное, здесь. Не хотел беспокоить вас раньше. К тому же поначалу думал, что вы уехали в Лондон…

— Я рад вас видеть.

Розалинда, проходя мимо них, сказала:

— До свидания, Эдвард… Я очень рада, что пришел Бенет, я…

Она запнулась. Нужно сказать что-то о Мэриан, подумала она.

— Спасибо, что зашли, — помог ей Эдвард и сделал неопределенный жест рукой.

Розалинда повернулась и вышла.

— О, дорогой мальчик! — воскликнул Бенет.