|
Подгоняемый голодом, он зашел в маленький итальянский ресторанчик, которого раньше не замечал, и перекусил, сообразив, что уже как минимум полдень. С того ужасного момента, когда была получена записка от Мэриан, а точнее, еще раньше, да, гораздо раньше, Эдвард тайно и безмолвно боролся со своим главным демоном. Он утопил Рэндалла, обманул ожидания Мэриан, возможно, даже погубил ее, но числилась за ним еще одна чудовищная вина, старый грех, о котором он никак не мог забыть и который в конце концов мог довести его до самоубийства. Нигде, даже в самом отдаленном будущем, не видел он пути, который мог бы привести его к счастью. К счастью! Не просто к устойчивому душевному равновесию и даже не просто к радости. Для него существовала лишь одна возможность, реальная возможность, но теперь становилось все более и более очевидно, что он ею не воспользуется.
Расплатившись, Эдвард вышел на по-летнему теплую улицу, смешался с пестрой толпой и побрел, не обращая внимания на случайные толчки с разных сторон. Он миновал несколько шумных веселых пабов, выплескивавших посетителей прямо на тротуар через широко открытые двери. Где-то, в каком-то парке сейчас наверняка пели птицы, насыщенную голубизну неба не омрачало ни единое облако, можно было подумать, что темнота больше никогда не настанет, если бы не засветилась еще тусклая вечерняя звезда. Эдвард шел спотыкаясь, словно готов был упасть. Он чувствовал себя потерянным. Наконец он взял такси и вернулся домой — к своему одиночеству и своим кошмарам.
Отдавая Мэриан записку Кантора, Джексон не знал, какой ждать реакции. «Мэриан, я люблю тебя, пожалуйста, прошу тебя, вернись ко мне, пожалуйста, выходи за меня замуж». Они сидели за кухонным столом друг против друга. Мэриан была решительно настроена уехать навсегда, поскольку смертельно обидела Эдварда, тот возненавидел ее, она возненавидела его… Нет, она не хотела видеть ни Туана, ни Розалинду, ни Милдред, ни Бенета! Вот почему Джексон решил попробовать убедить ее по-другому, надеясь, что сможет хотя бы смягчить ее. Но он ошибся. Прочтя записку дважды, Мэриан, сохраняя внешнее спокойствие, разорвала ее надвое и швырнула на пол. Когда Джексон подбирал бумагу, она молча смотрела на него с беспощадной холодностью, хотя все у нее внутри — он в этом не сомневался — кипело. — Вам ведь знаком этот почерк, — смущенно сказал Джексон. — Разумеется! — Но вы все равно не верите, что это написал он? — Верю, но это ничего, ничего не меняет… — Вы думаете, это… это какая-то ловушка? — Он меня ненавидит, и я его ненавижу, с этим покончено. Вы не знаете, что он сделал, вы не знаете, что сделала я, вы не понимаете, насколько далека я сейчас отсюда… — Мэриан, — попросил Джексон, — не сердитесь на меня. Послушайте, я встречался с Кантором и говорил с ним… — Вы ездили к нему?! И это он вам дал?.. — Конечно он. Кто же еще… — Вы ездили к нему, встречались с ним, разговаривали обо мне! Неужели вы думаете, что мне приятно это слышать? Да ведь это отвратительно! И вы полагаете, теперь я побегу к нему? Ну почему все так жестоки ко мне? Все это безумие, безумие, безумие!.. — Ах, Мэриан, только не плачьте, умоляю… — Разве вы не понимаете, что я себя ненавижу… — Нет-нет, не говорите так, нельзя ненавидеть себя, вы должны верить, идти туда, где любовь. Это истинное послание, не теряйте надежды, он любит вас, я это точно знаю… — Я погубила все вокруг себя, меня все презирают, даже если и стараются казаться добрыми. Презрения не скроешь. И вы меня презираете, все ненавижу, все… — Ладно, давайте я отвезу вас к Милдред или к Элизабет… — Не желаю их видеть, ненавижу их… О, Джексон, помогите мне, помогите… — Я вас не брошу, я буду с вами. |
