Гевара несколько раз был в Москве, и увиденное там ему не очень понравилось. Особенно в части того, как живет тамошняя партийная и хозяйственная элита. Все эти представительские лимузины «Чайка», спецраспределители для номенклатуры, дачи за высокими заборами шли вразрез с его понятиями о справедливом обществе. Он считал, что элита не должна жить лучше своего народа. Тем более элита первой в мире страны, где победил социализм. Вот почему на Кубе он проводил совсем другую политику. Именно Гевара был инициатором того, что вся революционная элита Кубы не только декларировала свою близость с народом, но и на деле доказывала это.

На острове в те годы не было никаких специальных распределителей для номенклатуры, и она испытывала те же тяготы, что и простой народ (например, отоваривалась в обычных магазинах). А по выходным все кубинские руководители в качестве добровольцев шли на плантации сахарного тростника или в порт, где вкалывали наравне со всеми: рубили мачете тростник или разгружали сухогрузы. Причем Гевара не делал для себя никаких скидок, хотя с детства страдал приступами астмы. А когда Гевару наградили профсоюзной медалью «Ударник добровольного труда», он смущенно сказал журналистам: «Это недоразумение, так как руководители должны без всяких поощрений показывать пример во всем» (эту медаль он потом подарил своей старшей дочери за отличную учебу). В своих публичных выступлениях Гевара призывал руководителей проявлять «скромность, простоту и правдолюбие; не считать себя единственными обладателями истины; постоянно учиться и правильно воспринимать критику: правда не бывает плохой. Не соблюдающего всего этого руководителя надо просто прогонять».

На посту президента Национального банка Гевара пробыл всего четыре месяца, после чего занял кресло министра промышленности. На новое место работы он пришел с тем же энтузиазмом, что и на предыдущее. Но этот энтузиазм постепенно улетучился. И хотя уже в первый год работы Гевары на этом посту промышленное производство на Кубе выросло в сравнении с предыдущим годом на 6 процентов, однако полного удовлетворения от этого Гевара не испытывал. Как скажет чуть позже Ф. Кастро: «Порою Че чувствовал себя неудачником в этот период, полный неопределенности и ошибок, когда в стране возобладали некоторые критерии, подходы и пороки в социалистическом строительстве. Все это стало причиной глубоких и ужасных огорчений для Че, так как являлось отрицанием идей, революционного мышления, стиля, духа и примера Че».

Чем больше Гевара занимал руководящее кресло, тем отчетливее он понимал, что многие его порывы не находят должного воплощения. Взять ту же идею о воспитании руководителя нового типа. На Кубе происходило то же самое, что и у «старшего брата», в СССР: создание номенклатурной касты, которая все сильнее и сильнее дистанцируется от народа. Как заметит один кубинский поэт: «Этот Человек с большой буквы (Гевара. – Ф. Р.) является нашей гордостью, но и нашим стыдом, так как каждое мгновение он напоминает, каким может быть человек и какими мы все являемся».

Поскольку Гевара продолжал открыто говорить то, что он думает, отношение к нему советских руководителей окончательно испортилось. Но Гевара уже мало обращал на это внимания. В феврале 1965 года на совещании в Алжире он заявил следующее: «Не может быть социализма без такого изменения в сознании, которое бы привело к новому, братскому отношению к человечеству, как, например, в отношении всех народов мира, страдающих от империалистического гнета, а не к разглагольствованиям о взаимовыгодной торговле.