Она медленно встала, не сводя с него сосредоточенного, пристального взгляда. – А потом вы опять увлечетесь какими-нибудь безумными идеями и забросите свою работу, надеясь найти идеальное разрешение всех вопросов в радостях возвращения на родину.

– Что за внезапный интерес к моим научным занятиям, Кэти?

– Совсем не в этом дело, – сказала она. – Я в науке ровно ничего не понимаю и никогда не буду понимать. Единственное, что еще может заинтересовать меня в вашей геологии, это то, как она объясняет, почему горы имеют ту или другую форму. Но сейчас меня интересует другое: я хочу быть уверенной, что вы действительно знаете, что делаете.

– Ради бога, не надо опять об этом!

– Нет, надо, – сказала она. – И, пожалуйста, перестаньте облизывать губы, точно вы находитесь в безводной пустыне.

Он вытер рот носовым платком.

Кэтрин все еще стояла перед ним, глядя ему прямо в глаза и чего-то ожидая, какого-то его движения или слова.

Он наклонился и подбросил угля в камин.

– Не надо, – сказала она. – Нам недолго будет нужен этот огонь.

Он на мгновенье растерялся, понимая, что Кэтрин ждет от него первого шага. Но вместо того чтобы сделать этот шаг, он отвернулся к стене и стал рассматривать небольшой этюд маслом, изображавший букет роз в вазе.

– Что теперь будет делать Джон Асквит, расставшись с Форейн оффис? – спросил он и сам удивился, потому что вовсе не собирался задавать этот вопрос.

– У Джона есть твердый годовой доход, – сказала она.

– Я не об этом.

– Знаю, что не об этом. – Ей хотелось, чтобы он еще поговорил о Джоне Асквите, но он молчал. Ей пришлось самой ответить на вопрос. – Можете быть уверены, что Джон не станет замыкаться в гордом одиночестве, – сказала она. – Теперь, когда он окончательно порвал со своим прошлым, он развернет бешеную деятельность, стараясь наверстать все, что упустил за эти двадцать лет.

Мак-Грегор не нашел подходящих слов, чтобы сказать, как он относится к Джону Асквиту. Он продолжал рассматривать темноалые розы на полотне. Чтобы переменить тему, Кэтрин спросила, что его так привлекло в этой картине.

– Я вспомнил розы в парикмахерской, в Хаджиабаде.

– Этих уродов в воротничках? – спросила она.

– Что же в них было уродливого?

– Бумажные оборки ужасно портили их, – сказала она.

– Может быть, их не мешало немножко испортить, – улыбнулся он. – Персы считают розу тщеславным цветком.

– Тщеславным?

– Да. Хотите, я вам прочитаю, что сказал о розе их поэт? Вам, наверно, понравится.

– Это тоже из серии очаровательных нелепостей?

– Да, – ответил он.

– Ну, говорите, – сказала она, но без повелительного оттенка в голосе.

Он произнес нараспев: – «Воззвала роза: «Я – Иосиф Прекрасный в этом саду, который, словно Египет, и я – драгоценный рубин с сердцевиной из золота». Тогда я сказал ей: «Если ты Иосиф, яви мне знак». И ответила роза: «Взгляни на мою окровавленную рубашку».

Кэтрин улыбалась ему своими нежными губами и теплым взглядом. – Как вы думаете, мы когда-нибудь еще побываем в Хаджиабаде? – спросила она негромко.

Мак-Грегор долго думал, прежде чем ответить. – Не люблю я эти опиумные захолустья, – сказал он.

– А как вам кажется, мы ничего умнее не придумаем, чем стоять здесь?

– Не знаю.