Даль знал все свои книги чуть не наизусть. Ивана изумляло его умение мгновенно отыскивать нужное место и, в который раз уже, очаровывала манера Даля читать найденное. Пушкин тоже заслушивался его чтением. Глаза у поэта делались большими, испуганными, словно у ребенка, ожидающего конца знакомой ему страшной сказки.
Виткевич никак не мог прийти в себя после столь неожиданного знакомства. Даль читал без устали, рассказывал свое, сыпал народными, солеными шутками.
Когда принесли чай, Даль спросил:
- Хочешь вкусного вина, Саша?
Виткевич поразился этому простому и обыденному имени: "Саша". Но в устах Даля, обращенное к Пушкину, оно показалось Ивану особенным, совершенно новым, исполненным необычайной ласковости.
- Спасибо, Володя, - ответил Пушкин, - не хочу. В горле курлыхтает.
- Не курлыхтает, а кургыхтает, - поправил его Даль, - но это плохое слово, неинтересное. Оно от птиц идет и от кошек. А я отчего-то кошек любовью не жалую.
Пушкин почесал кончик носа - широкого, чуть загнутого книзу.
- Молчу, молчу, с тобой в этом - спору нет.
Сели пить чай. Пушкину понравились голубые прозрачного фарфора чашки. Ручки гнуты наподобие девичьего бедра, рисунок такой тонкий, что пить из них казалось кощунством. Пушкин глотнул чаю, обжегся, сердито нахмурился, высунул язык и долго студил его.
- Кожа теперь лезть будет, - огорченно заметил он, - страсть как неприятно.
- Надо сметаной помазать, - предложил Даль. - Или пятак приложить, пошутил Пушкин, - словно к синяку.
Обернулся к Виткевичу и спросил:
- А вы, говорят, лучший в России знаток Востока?
- Да что вы, Александр Сергеевич! - изумился Виткевич.
- Знаток, знаток, - кивнул головой Даль, - самый настоящий. . Пушкин подвинулся к Ивану и спросил:
- А ночью в пустыне страшно?
- Ежели один - так не очень.
Пушкин недоуменно посмотрел на Даля.
- Что-то не понимаю. Как это, один - и не страшно?
- Когда бежишь от людей, так одному лучше, Александр Сергеевич.
- А вы убегали?
- Ненадолго.
- Почему же ненадолго? Если бежать - так навсегда. Верно, Володя?
- Не знаю, не бегал, - улыбнулся Даль, - лучше его спроси.
- Верно я говорю, Виткевич?
- Избави бог навсегда убегать, Александр Сергеевич. Тоска убьет.
- А в песках очень тоскливо?
Виткевич вдруг рассмеялся. Пушкин обиженно отодвинулся. Потом вдруг лицо его из обиженного сделалось озорным, веселым.
- Я ведь не бегал, не знаю. А узнать необычайно интересно. Профессия такая - узнавать... И потом невыдуманное всегда интереснее вымысла, пусть даже самого увлекательного. Единственное исключение - сказки. Но сказку выдумывает не литератор - народ. А то, что создает народ, всегда великолепно.
- Люди Востока очень любят сказки, Александр Сергеевич. Я и ваши сказки киргизам и узбекам рассказывал. И, знаете, огромным успехом сказки пользовались.
Пушкин гордо посмотрел на Даля. Тот с доброй улыбкой - на Виткевича. Все враз рассмеялись.
- Что-то я в Азии у вас развеселился, - сказал Пушкин, - тут ветры волею дышат. Здесь Россию с обратной стороны видно. Кому как, а мне она отсель милее, чем с фасадов невских. Я тут музыку во всем слышу... Скажите, Виткевич, - спросил он, помолчав, - а восточные сказки на наши похожи? В манере сказывать их, в сюжетах?
- Я могу рассказать некоторые, Александр Сергеевич. Если пожелаете...
Пушкин сразу же приготовился слушать. Закинул ногу на ногу, оперся подбородком на кулак, прищурив глаза.
- Я расскажу маленькие сказки, хикаяты, как их называют таджики, персы и афганцы.
- Это что, вроде наших пословиц? - спросил Пушкин.
- Не совсем. Вот послушайте. Пришел раз человек к писцу. "Напиши мне письмо", - попросил. "Не могу, - ответил писец, - у меня нога болит". |