Две женщины, закутанные в плотные накидки, выскользнули из боковых ворот замка, прошли переулком через квартал шорников, мимо конюшен, а потом зашли в маленький двор, примыкавший к булочной. Наружная лестница привела их на второй этаж, в комнату, пропитанную запахом свежего хлеба. Высокое узкое окно выходило на реку, хотя сейчас этот ручей, медленно текущий среди городского мусора, мало напоминал реку.

– Запри за мной дверь, – прошептала Ронвен, – и никому не открывай. Если не постучат вот так, – и она шесть раз ударила костяшками пальцев по оконной раме. – Здесь в корзинке вино и пироги, если проголодаетесь от любви. – Ронвен подмигнула Элейн. – Постель, конечно, не слишком чистая, но если она подойдет королю, то тебе и подавно! – Ронвен похлопала по покрывалу из грубой шерсти, сморщила нос от поднявшейся пыли и, еще раз оглядев комнату, тихо вышла.

Элейн подошла к окну. В комнате было жарко, а от реки пахло грязью и сыростью. Ей захотелось снять платье, но она решила подождать, пока не узнает, чего хочет от нее Александр… Ронвен, правда, как будто знала это, но возможно ли, что после всего, что произошло между ними, он все еще любит ее?

Элейн задумчиво прошлась по комнате. Вдалеке послышался звон колокола: в аббатстве Келсо начиналась вечерня.

Снизу, из булочной, доносились женские голоса и шлепки теста, бросаемого в печь, во дворе напротив беспрестанно лаяла собака, а по мостовой, ведущей к замку, постукивали колеса повозок. Ее внимание привлекли крики и плеск воды – несколько мальчишек, раздевшись догола, прыгали в речке, поднимая брызги, и поливая друг друга. Элейн понаблюдала за ними, потом села на кровать, прислонившись к стене и прикрыв глаза.

Должно быть, она вздремнула, потому что, посмотрев в окно, увидела, как солнце скрывается за домами. Внизу, в булочной, было тихо, стих даже уличный шум.

– Он не придет, – подумала Элейн.

Во рту у нее пересохло; живот ее уже не томился ожиданием. Ее охватило тяжелое чувство покорности судьбе. Значит, так оно и должно быть! Элейн сняла салфетку, которой была накрыта корзина со снедью, и заглянула туда. Ей сразу захотелось и пить и есть, и тут же в животе у нее забурчало.

Она сидела на кровати, скрестив ноги, держа в одной руке чашу с вином, а в другой пирог, когда внизу, в тихом переулке, послышались шаги. Кто-то остановился, подойдя к дому, и Элейн затаила дыхание. Шаги уже слышались на лестнице, кто-то шагал, переступая через одну ступеньку. Рука Элейн, державшая вино, судорожно сжалась и побелела, когда засов дернулся в двери вверх-вниз; раздалось приглушенное проклятие, и после паузы быстрый стук по косяку.

Раз-два-три-четыре-пять-шестъ…

Он все-таки пришел! Поставив чашу на стол так резко, что вино расплескалось, Элейн вскочила с кровати, стряхнула крошки с платья и, подбежав к двери, трясущимися руками отодвинула засов.

Александр тоже был закутан в простую накидку, его золотисто-рыжие волосы скрывал капюшон. Захлопнув ногой дверь, он едва поймал Элейн, бросившуюся в его объятия.

– Элейн, милая, ты уже подумала, что я не приду? Боже милосердный, как я скучал по тебе! – Он прижал ее к себе так сильно, что она чуть не задохнулась. – Элейн, что же я наделал? Ведь ты должна была быть матерью маленького Алекса! Ты должна была стать королевой! Боже, каким глупцом я был! Когда тебя не было рядом, я словно лишился части себя. Я, наверное, никогда больше не позволю тебе уехать. Почему наша судьба разлучает нас? – Он отстранил ее от себя, посмотрел ей в глаза; это был тихий крик его измученной души.

Элейн приникла к его груди.

– Ты – король, и ты не властен над своей судьбой, – грустно сказала она.