Духи пожимали плечами.

– Возможно ли отправить Фиалку в какую-нибудь Австралию? – размышляла Императрица.

Бум! – миска для смешивания разбита.

Люп! – соус с пальца облизан.

Ням-ням. C'est bon.

– Или Новая Зеландия дальше, если напрямик?

Духи снова пожимали плечами.

– Погоди – увидишь, – изрекали они.

– Да уж, от вас много пользы, – бормотала Опиумная Императрица, комкая лист на автомате выведенных посланий и бросая его в огонь.

Она купила Фиалке первый корсет, когда той исполнилось одиннадцать. Ребенок распухал во всех местах; ее тело пора было взять под контроль. Однажды Фиалка буквально рухнула в обморок на улице от стеснения в груди – и прямо на тележку бакалейщика, свернув неустойчивую кучу из тысячи-другой морковок. Со значительным затруднением и еще большим гневом Императрица подняла дитя за шиворот, и они побрели прочь по морю катящихся оранжевых корнеплодов под крики мальчишки-продавца; Императрица кинула назад соверен – так бросают через левое плечо соль, чтоб уберечься от зла.

В «Харродз», быстро!

– Принесите нам ваш самый большой корсет! – распорядилась Императрица. – И будьте готовы добавить вставки. – И поджала тонкие идеальные губы.

– Родственница? – поинтересовалась помощница, когда Фиалка удалилась в примерочную.

– Нет, – быстро откликнулась Императрица, посмотрев в зеркало, где ее взору предстала стройная фигура женщины – существа невероятной красоты, к которой слово «эталон» применимо без преувеличения. – Просто знакомая девочка.

Из примерочной доносились охи, вздохи и характерный запах девичьего пота.

– Вы безнадежны, – прошипела Опиумная Императрица позже, когда они сидели перед тарелкой булочек с корицей внизу, в чайной. И что матери делать с таким ребенком? Чувствуя в последнее время зов Той Стороны, Императрица знала: в этом мире ей осталось недолго. Сможет ли она после смерти как-то повлиять на то, что с треском провалила в жизни? Стоит попробовать.

– Вы станете моей кончиной, Фи, – предупредила Императрица, с недовольным звоном размешивая сахар в чашке.

Со мной все в порядке, подумала Фиалка, запихивая в рот очередную булочку.

Уже тогда она чувствовала целеустремленность – редкую целеустремленность, какая бывает у детей, инстинктивно знающих свое предназначение. Фиалка не играла с куклами. Или с обручем. Или с шариками, палками и мячиками. Она смотрела на Кабийо, изучала рецепты миссис Битон и мисс Элизы Эктон и вынашивала взрослые планы.

в которой уклоняющийся самец пытается интегрироваться в «Упитом Вороне»

Все это я узнал у Нормана Ядра, моего первого тандерспитца. Я встретил его в «Упитом Вороне». Я приехал в шесть вечера и подумал: первая остановка – пиво. И похлопал «нюанс» по заднице. Молодец, крошка. Я припарковал машину сзади у бара, возле набережной. Напротив через стоянку я разглядел центр сдачи экзаменов на водительские права и щит с рекламой «Люкозейда», крошечные на фоне неба. Слишком много неба, подумал я, закрывая машину – чик! – дистанционной пищалкой. По сравнению с домами и землей неба столько, что оно как будто давит на тебя. В этом плане агорафобия, наверное, похожа на клаустрофобию. Я посмотрел туда, где ожидал увидеть море, но обнаружил лишь бетонное заграждение, испещренное странно многообещающей граффити:

И сквозь приветливый сигаретный чад «Упитого Ворона» я впервые по-настоящему взглянул на городок, которому суждено было стать моим новым домом. Окна паба были сделаны из толстого «старосветского» стекла, но в более прозрачной части я различал черный мрачный силуэт церковного шпиля и ряд бетонных столбиков.