Готовиться к Рождеству мы начали довольно спокойно. В это время года у нас обычно гостила Харриет или мы у нее. В этом году она, однако, извинилась и написала, что приехать не сможет, — я была уверена, что из-за Джоселина. Когда Харриет играла какую-либо роль, она вкладывала в нее всю свою Душу.

Из Лондона приехали друзья родителей. Им нравилось проводить Рождество в деревне, поэтому весь день проходил в охоте и веселье. Однако их все-таки постигло разочарование: зима была не так холодна, чтобы покататься на коньках. Еда исчезала горами, были танцы и игры — в общем, все было, как обычно. Кристабель участвовала в этом наравне со всеми, будто она была нашей гостьей или членом семьи, и, держу пари, многие так и думали.

Приехали Мерридью вместе с Эгхэмами. Мать объяснила им, что так уж получилось, что Эдвин и Ли не могут быть с нами, — так жаль! Этот лорд Карлсон, генерал, отослал их по какому-то поручению, и как раз перед праздником! Вот уж она выскажет ему свою «благодарность», когда представится случай! Но я все поняла: она действительно поблагодарит его при встрече!

Спустя два или три дня после Рождества я зашла в комнату Кристабель: я подумала, что слишком печальной она выглядела этим вечером.

— Я решила проверить, все ли у тебя хорошо, — сказала я.

Она болезненно улыбнулась мне.

— Хорошо не будет никогда, Присцилла! — ответила она. — Мне следовало бы понять — было слишком хорошо, чтобы оказаться правдой!

Я попыталась успокоить ее. Иногда мне хотелось, чтобы Эдвин и Ли не приезжали вовсе. Будь здесь в то время мать, она бы заметила растущую привязанность Эдвина к девушке и сделала бы что-нибудь заранее, не доводя до трагедии.

А затем я вспомнила о восторге, что я испытала, когда Джоселин надел на мой палец свой перстень, и о страданиях, что я перенесла, когда потеряла его. Теперь мне казалось, что он завалился за шкаф, а его мне не отодвинуть слишком тяжел. Это была последняя надежда. Во всяком случае, перстень там в безопасности, ибо до весенней уборки никто двигать шкаф не будет. А к тому времени гонения на католиков закончатся, и уже не будет иметь никакого значения, кто увидит кольцо! Так я успокаивала себя.

А потом я получила письмо от Харриет:

«Моя дорогая Присцилла!

С последней нашей встречи прошла, кажется, целая вечность. Я очень хочу, чтобы ты приехала и погостила у меня пару недель, можешь привезти с собой и эту милую Кристабель, о которой ты столько рассказывала мне в своих письмах. Я знаю, твоя мать возражать не будет. Мы устраиваем небольшой спектакль. Джон Фрисби — тот молодой человек, что гостит у меня сейчас, — просто прекрасен в своей роли, а одну из ролей я оставила специально для тебя. Я думаю, что ему вскоре придется уехать, а мне бы, очень хотелось, чтобы ты познакомилась с ним. Приезжай, дорогая Присцилла! Я пишу твоей матери…»

Милая Харриет, самая красивая женщина, которую когда-либо я видела! В молодости она, должно быть, была просто неотразимой, и, когда однажды я сказала ей об этом, она рассмеялась и возразила: «Милая, никогда я не была столь неотразима, как сейчас! Я набралась опыта, и, думаю, искусство достаточно вознаградило меня!»

И правда — она накладывала грим с ловкостью непревзойденного художника, и лицо ее мигом менялось, сверкая красотой, которая с годами обычно исчезает.

С ее стороны было привычно так, без оглядки, с головой кинуться в эту авантюру. Я даже ревниво подумала, не влюбился ли в нее Джоселин, подобно остальным мужчинам?

Я пошла к матери и показала ей письмо Харриет.

— Конечно, ты должна съездить к ней, — сказала она. — Это пойдет тебе только на пользу. В последнее время ты неважно выглядишь, будто что-то тебя грызет.