Дни шли. Наступил сентябрь. Было еще очень тепло. Теперь я совсем не выходила: я чувствовала, что лучше этого не делать. За меня ходила Кристабель, ей нравилось ходить в лавки и покупать все, о чем я просила.

Я занималась уроками, как и ожидала от меня моя мать, и мне казалось нелепым, что чья-нибудь мать может оказаться в таком положении, как сейчас моя. В июле мне исполнилось пятнадцать.

Я настаивала, чтобы Кристабель побольше выходила. Одна из подруг герцогини — некая Франческа Леопарди — очень подружилась с ней, и их зачастую можно было видеть вместе. Франческа попросила разрешения, чтобы Кристабель могла ездить в гости к ней, которое Харриет немедленно дала. Кристабель как-то даже провела там целую ночь, что, как мне показалось, пошло ей на пользу, потому что после этого она заметно расцвела. Я думала, что это произошло потому, что, наконец-то, кто-то заинтересовался ею ради нее самой, а не потому, что она была вместе с нами. Но, по правде говоря, я не очень много места отводила Кристабель в своих мыслях, потому что меня занимал мой ребенок, и Харриет, конечно, поддерживала меня, полностью войдя в свою роль.

Но в начале октября Харриет впервые за все время начала сомневаться и вести себя нерешительно. Я была молода, это был мой первый ребенок, и внезапно она начала бояться того, что что-нибудь может случиться. Однако она в совершенстве продолжала играть свою роль, но теперь очень хотела, чтобы повивальная бабка переехала жить в палаццо, а это означало конец всем притворствам.

Харриет много говорила об этом. Наконец, она поехала повидаться с повивальной бабкой и вернулась назад, лучась от счастья.

— Моя дорогая Присцилла, она живет в настоящей лачуге, а значит, с ней можно договориться — деньги! Она должна будет держать все в секрете, и можно не притворяться перед ней, что я беременна. Ей хорошо заплатят за то, что она приедет в палаццо и поживет здесь, пока не родится дитя. Если мы доверим ей наш секрет — что нам все равно придется сделать — и предложим ей по ее меркам совершенно фантастическую сумму денег, если она согласится хранить нашу тайну, я уверена, что она нас не подведет!

— Ты думаешь, ей можно доверять?

— Пополам — угрозы и подкуп! Уверяю тебя, против этого никому не устоять!

— Харриет, ты так добра ко мне! Все эти месяцы ты провела здесь, в уединении…

— И наслаждалась каждой минутой! Моя дорогая, я так хочу помочь тебе выбраться из этой беды! Это трудная роль, но она того стоит!

Я подошла к ней и поцеловала, что доставило ей большое удовольствие. Харриет нравилось, когда ей демонстрировали любовь.

— Ты мне как родная дочь, Присцилла! — сказала она. — Мне всегда хотелось дочку, и ты мне стала родной. Я очень тесно связана с Эверсли, когда-то я даже принадлежала к их семейству, поэтому хватит разговоров насчет того, кто кому должен! Как я уже говорила тебе, я многим обязана твоей матери, и я плачу свои долги. Но теперь я пошлю за повивальной бабкой и поговорю с ней, ты будешь присутствовать при этом!

Так она и поступила, не откладывая дело в долгий ящик.

— Ибо, — как она сказала, — я не успокоюсь, пока эта женщина не переедет сюда! Я хочу, чтобы она была под рукой, когда потребуются ее услуги!

Повивальная бабка оказалась полной женщиной с бледным лицом и живыми черными глазами. Одета она была в залатанное платье и старый плащ, который когда-то принадлежал богатому человеку и, видимо, был подарен ей одной из ее пациенток. Ее звали Мария Кальдори, и она была матерью пятерых детей, что, как сказала Харриет, свидетельствует о ней только с хорошей стороны, ибо это прекрасно, когда человек знает свое ремесло, так сказать, из первых рук!

Харриет отвела ее в мою комнату и плотно притворила дверь.