Служитель принес Паслену свежевыпеченного хлеба и фруктов и сообщил, что Рис скоро придет. Паслен велел Мине сесть и вести себя прилично, и, к его изумлению, она повиновалась. Девочка присела на краешек скамьи и огляделась, рассматривая воду, льющуюся по камням, колокольчики, издававшие приглушенный звон, кружевные тени на полу, журавля, важно вышагивавшего среди полевых цветов. Она начала было стучать пяткой по скамье, но остановилась сама, прежде чем Паслен успел открыть рот, чтобы сделать ей выговор.

Кендер отдыхал душой и телом: Он слышал лишь птичьи трели, мелодичное журчание воды и шелест ветра, овевавшего колонны и время от времени раскачивавшего серебряные колокольчики на ветвях деревьев. Он нашел царящую в Храме атмосферу успокаивающей, но несколько скучной и подумал, что хорошо бы немного вздремнуть, чтобы оправиться от утренних потрясений. Уничтожив хлеб и большую часть фруктов, кендер растянулся на скамье и, приказав Атте не спускать глаз с Мины, закрыл глаза и погрузился в сон.

Атта устроилась у ног Мины. Девочка погладила собаку по голове.

— Прости, если я обидела тебя, — с раскаянием произнесла Мина.

Атта ответила взмахом хвоста, показывая, что все забыто, затем положила голову на лапы и принялась наблюдать за журавлем, вероятно с сожалением размышляя, как забавно было бы с яростным лаем погоняться за длинноногой птицей.

Рис, войдя на террасу, узрел мирную картину: дремлющий Паслен, лежащая на полу и сонно моргающая Атта, тихо сидящая в уголке Мина.

Монах положил эммиду на скамью и уселся рядом с девочкой. Она не смотрела на него, наблюдая, как солнечный свет сверкает в каплях воды.

— Твой Аббат сказал тебе, как найти Дом Богов? — спросила Мина.

— Сам он не знает, — ответил Рис, — но ему известен человек, которому приходилось бывать там.

Он думал, что Мина спросит имя этого человека, и разрывался, не зная, стоит сообщать его ей или нет. Но она ничего не спросила, и он был благодарен ей за это, потому что еще не решил, будет ли искать Бога-Странника.

Мина по-прежнему сидела тихо. Паслен вздохнул во сне, взмахнул рукой и чуть не скатился на землю. Рис осторожно отодвинул его от края скамьи. Атта вытянулась на боку и закрыла глаза.

Монах поддался этой успокаивающей тишине. Он открыл Богу свое бремя, свои надежды, заботы и страхи. Он открыл свою душу Маджере, пытаясь достичь недостижимого — Божественного совершенства, — и тут мирную тишину утра нарушил чей-то вопль. Атта с лаем вскочила. Паслен перевернулся и все-таки свалился со скамейки.

За воплем последовали крики, доносившиеся с улицы Богов. Крики выражали гнев, страх, удивление. Рис услышал, как кто-то завопил «Пожар!», и почувствовал запах дыма. Затем раздалось пение множества голосов — холодный, потусторонний звук — и снова крики страха и боли, звон стали, злобные вопли минотавров, взывающих к Саргоннасу, и человеческие голоса, выкрикивавшие боевые кличи последователей Кири-Джолита.

Запах дыма усилился, и Рис заметил уродливые черные клубы, поднимающиеся над храмовым садом и плывущие между колоннами. Атта втянула носом воздух и чихнула. Тревожные крики становились громче и приближались.

В дверях Храма показались священники, оторванные от медитации; монахи, копавшиеся в саду, бросили свою работу. Даже в этой чрезвычайной ситуации служители Маджере сохраняли спокойствие и двигались без спешки и паники. Некоторые монахи кивали и улыбались Рису, и их спокойствие вселяло уверенность. Все собрались вокруг Аббата, который появился из своей кельи. Он послал двоих служителей узнать, что происходит, остальным приказал остаться.

Что бы ни случалось на улице, самое безопасное место было здесь, в доме Маджере.

Вопли снаружи становились все громче; Рис услышал, как кто-то отдает приказания мощным голосом, перекрывающим шум.