Наконец Ник поцеловал ее в макушку и отправился на работу. Едва за ним закрылась дверь, Анджела опустилась на диван, дав наконец волю плачу.

А потом, немного позже, Анджелу стали назойливо осаждать разные группы поддержки, и она замучилась постоянно слушать о своей и чужих бедах. Казалось, эти люди просто гоняют свои переживания по кругу, всячески их подпитывая и еще пуще теребя, чтобы потом вновь над ними вместе поплакать. Помнится, Анджела сильно раздосадовала одну из таких групп, заявив однажды, что твердо поняла: знание о том, как страдают другие, ничуть не помогает тебе самой. Это не только не убавляет скорби, но еще и каким-то образом добавляет к ней новые пласты. Анджеле уже доводилось чувствовать себя виноватой в чужой беде, поскольку, когда она работала медсестрой и кто-то из больных умирал, именно она обычно вручала скорбящей семье листок с заключением о смерти.

«Надеюсь, это помогло им больше, нежели мне, – сказала она про себя, поднимаясь с дивана. – Что тут было сокрушаться. Каждый сделал все, что смог».

В кухне она налила в раковину воды и принялась чистить овощи для кассероли. От холодной воды быстро занемели пальцы, так что трудно стало держать нож, но Анджела все равно, уже машинально, продолжала скоблить морковь.

Она попыталась нарисовать в воображении, как выглядела бы Элис сейчас, но это было очень трудно сделать. У нее имелась всего одна фотография малышки. Точнее, Анджелы и Элис. Ник снял их тогда на свой простенький кодаковский «Инстаматик», но изображение вышло нечетким. Муж сделал его слишком торопливо. Анджела крепко вцепилась пальцами в кухонную стойку, как будто это физическое усилие способно было помочь ей увидеть лицо пропавшей дочурки. Но желанный образ, конечно, так и не явился.

По той фотографии она как раз и знала, что у Элис на голове пушок темных волос, как когда-то был у ее брата Патрика. Но сама Анджела при родах потеряла слишком много крови и к тому же от «Петидина» была еще немного не в себе, когда ей впервые дали в руки дочь. Впоследствии, когда Элис уже пропала, Анджела расспрашивала Ника, какая та была – но муж не мог сказать ничего больше. Он не разглядывал ее так, как сделала бы это Анджела, запоминая каждую черточку новорожденной. Он сказал без подробностей, что девочка была прелестной.

Анджела сомневалась, что Элис была бы похожа на Патрика. Тот родился довольно крупным, а Элис была такая маленькая и хрупкая. Едва пять фунтов набирала. Но все равно, силясь увидеть в своих детях исчезнувшую Элис, Анджела частенько разглядывала фотографии маленького Пэдди, а также те снимки, что они сделали, когда спустя десять лет у них родилась Луиза. «Наша нежданная награда, как я ее зову», – говорила Анджела окружающим. Однако представить по этим фотографиям Элис все равно не получалось. Луиза оказалась блондинкой – в Ника.

Ощутив давно знакомую, тупую боль потери, словно сжавшую ей ребра и заполонившую грудь, Анджела попыталась вспомнить о чем-нибудь другом – счастливом и радостном, как этому учили разные книжки с практическими советами. Она подумала о Луизе и Патрике.

– Хорошо, по крайней мере, что у меня есть они, – сказала Анджела покачивающимся в грязной воде морковным «попкам».

Интересно, позвонит ей Лу сегодня вечером, вернувшись с работы? Ее младшая, конечно, знала эту грустную историю – как же не знать! – но никогда об этом не заговаривала.