Мало того, на следующее утро вся компания поехала на поле и там, где кабаны вскопали землю, нашли гигант­ские человеческие следы, с которых охранник професси­онально сделал гипсовые слепки. В общем, все сошлись на утверждениях губернатора, а чтобы его не дискреди­тировать столь необычным случаем, решили всё засекре­тить, что сделать на Пижме практически невозможно. У этой охоты на секача оказался ещё один свидетель — пижменский мужик Борута. Этот туземец тоже когда-то у Костыля работал: сначала шутом, за деньги упраж­нения с хвостом показывал, а когда его лишился, стал егерем. И поскольку по профессии был колхозный вете­ринар, то не просто лосей загонял на стрелков, а ещё за­нимался животным миром базы, то есть собаками, при- травочными зверями, что в клетках жили, и лошадями. Но всё это пока Недоеденный не отыскал себе настояще­го специалиста-собачника, после чего колхозника уво­лил — обидел мужика.

И сделал это зря, потому как Борута сам почти леший, везде теперь ходит, всё видит, и как губернатор охотил­ся на кабана, тоже узрел. Разумеется, и самого лешего на двух ногах он наблюдал не только на подкормочной площадке, и в борах, где прибалты собирали белые гри­бы, но и на зарастающих просёлках, заброшенных полях, старых вырубах и даже возле охотничьей базы. И ничего особенного хозяин леса не проделывал, только пока­пывался воочию, и все прибалты бежали от него в ужасе, чтоб спрятаться за высоким забором. А поскольку зелё­ные братья теперь дальше её территории не высовыва­ются, то леший вконец обнаглел, трётся всё время возле базы и напускает страху. Недавно Эдика поймал, совла­дельца литовской компании, парня храброго, который, служа ещё в советской десантуре, грузин не забоялся и рубал их сапёрной лопаткой, когда они бунт учинили на площади в Тбилиси. Поймал в объятья и поцеловал взасос, так что всё европейское лицо десантника оказа­лось в пасти чудовища, да ещё титьками потёрся об него. Титьки голые, без шерсти, и сама она вся без телесных полос, но смугловатая, кожа гладкая и видом — женщина, только роста и объёма исполинского. Ещё Борута заме­тил, как леший, то есть скорее всего лешачиха, изныва­ет от плотской страсти без мужика: бабы, они всё время трутся, если сильно чего-нибудь хотят.

Отсюда и пошло дива, то есть снежного человека по-научному, считать женским полом, дивой, а так этих самых гениталий не заметно, хотя существо совсем об­нажённое.

И всё бы ничего: прошло бы время, и эта нечистая сила покорилась бы Деду Морозу, пошла бы в Снегурки или вернулась на Вятку, где водилась, говорят, в избытке: напрямую-то через Великий Устюг тут совсем близко. Од­нако губернатор, встречаясь с самим президентом, взду­мал заразить того охотой и для начала весной затащить на глухариный ток. Глядишь, какой-то краешек пирога н обломится для областного бюджета, всякие инвести­ции пойдут, гранты и прочие деньжата. А пока байками про медведей и кабанов потчевал, и Борута свидетель­ствовал, что губернатор весьма искусно описывал охо­ту, как настоящий баешник. И даже изображал в прези­дентском кабинете, как следует подходить к поющему на току глухарю.

Президент носил фамилию звериную, диких живот­ных обожал и не купился на россказни губернатора, зато пообещал отправить в Вологду одного европейского ко­роля с дочерью. Этому королю не быть, не жить надо русского медведя стрелить, иначе, мол, чуть ли не с тро­на снимут. Причём они с принцессой условились сделать это тайно: ихняя мамаша, то бишь королева, возглавляла движение «зелёных» и защищала от убоя даже комаров.

3

Этот вездесущий и всевидящий Борута вполне мог наблюдать за разговором губернатора с президентом, только другим, третьим глазом, посколь­ку после увольнения из собачников колхозный ветери­нар увлёкся всякой чертовщиной, связался с городскими шахарями и его даже по телевизору показывали.