– Я переживаю, Нери, – сдержанно выдавила мать. – Может быть, ты и не видишь, но это так. Вчера ты пришёл затемно и… Ты был пьян.

Вот это да: прямо Мёртвый континент открыла!

В животе зародилась горячая волна ярости и понеслась вверх, сметая всё на своём пути. Непереносимо-едкий запах ванили ударил в нос. Взгляд застелила трепещущая пелена, и Нери, было, подумал, что его снова вырвет. Оттепель растопила грубую корку льда, и теперь старые обиды и разочарования начали подниматься со дна на поверхность. Сдерживать слёзы становилось всё сложнее, и от этого делалось противно.

– Хочешь об этом поговорить?! – язвительно отозвался Нери, сбрасывая с плеча сухую материнскую ладонь. Эмоции кипели в сосудах, голос срывался в крик. – Восемнадцать лет ты молчала, а сейчас пришло время читать нотации?! Так?!

Лариса обожгла сына умоляющим взглядом. Рыжие волосы паутиной прилипли к щекам. Слеза соскользнула с её ресниц и побежала к подбородку.

– Нери, ты… – процедила она сбивчиво, – ты не знаешь, как я надеялась уберечь тебя от падения…

Досада свинцовой пулей вошла в грудь, вылетев промеж лопаток, точно в том месте, где кожу испачкало «клеймо грязных». Оставив мать позади, Нери широкими шагами поспешил в прихожую. Орнамент обоев проносился мимо, смазывая цветы и завитки в нечёткие линии.

– Я знаю, что восемнадцать лет был для тебя пустым местом! – взревел он. – Я был лучшим во всём, я превосходил сам себя только ради того, чтобы заслужить хоть толику твоего внимания, но в ответ всегда получал фигу! А сейчас ты внезапно решила покаяться, думая, что это залатает все чёрные дыры?! Знай: одного слова, даже самого искреннего, недостаточно, чтобы обернуть время вспять! А чтобы раны прошлого залечить – тем более!

– Нери, – мать поспешила следом. Ладони её мелко дрожали. – Я долгое время работала на двух работах, чтобы ты и твоя сестра ни в чём не нуждались и были сыты. Я уставала, и мне было тяжело изображать образцовую мать.

– Изображать?! – Нери уже не сдерживал слёзы. Солёные потоки бежали по щекам и шее, затекая под воротник рубашки. – Любовь, доверие, сочувствие – это не подделывается! Это не требует сил! Пусть доказано, что эмоции – это только химия, но она нужна! Как железо, поступающее с пищей! Как кислород в воздухе, которым мы дышим! Как мои… таблетки…

Цвета вокруг стали яркими и насыщенными, контуры предметов смазались. Боль снова прострелила правую руку, подтверждая его слова. Нужно срочно записаться на приём к реаниматору территориальной службы и поговорить о повышении дозы высокоселективных иммуносупрессантов.

Нери спешно утрамбовывал ноги в ботинки. Голова отозвалась приступом тошнотворной боли, когда он наклонился, чтобы зашнуровать их. Квадраты половой плитки задрожали перед глазами. Пальцы запутались в узлах шнурков.

Как часто, глядя в пустые и отрешённые глаза матери, Нери хотелось закричать: «Я здесь! Я существую! Посмотри же на меня! Посмотри!» Но однажды до его сознания дошла простая истина: он не нужен ей. Это открытие не опустошило, не ошарашило, не сбило с пути. Оно просто сплело в тугой узел несколько логических нитей, о существовании которых он знал и ранее.

Оно просто стало неотъемлемым элементом реальности, как чашка кофе поутру. Как общая с сестрой комната, разделённая ширмой пополам…

Как аутоиммунная плечевая плексопатия.

Головокружение накрыло штормовым приливом. Нери распрямился и откинулся на стену: поле зрения превратилось в калейдоскоп, играющий мозаикой цветных осколков. Реальность стремительно отдалялась. Только бы удержать равновесие!

– Не создавай иллюзий, – прошептал он, подняв на мать заплаканные глаза.