– Ты хочешь меня? – спросил он.

– Да! – ответила она, но тут же добавила: – Но я не хочу сейчас еще одного ребенка. Мы должны быть осторожны.

Тень омрачила его лицо. Такая предосторожность была естественна для женщины, еще не оправившейся от родов, но он почувствовал себя отстраненным и обеспокоенно вгляделся в ее глаза:

– Ты любишь меня?

– Конечно! – сказала она, но что-то в ее голосе насторожило его.

Глава 2

Несмотря на то, что Морлэнды легли спать очень поздно, встали они рано – по привычке, которая могла бы шокировать, если бы король сам не любил просыпаться чуть ли не затемно и не сделал раннее пробуждение популярным и престижным среди высшей знати. В шесть часов утра вся семья и прислуга собрались вместе, чтобы прослушать утреннюю мессу отца Сент-Мора, а в семь хозяевам подали хлеб и эль – деловой день начался с раздачи заданий прислуге. Доркас и Берч привели детей для отцовского благословения, и они по очереди преклоняли перед ним колено, а цепкий взгляд матери придирчиво ощупывал их.

– Берч, что за платье надето на Дейзи? Вряд ли это одно из тех платьев, которые ей подарили на день Святой Анны?

– Но это оно, госпожа, – бесстрастно сказала Берч.

– О Боже, как этот ребенок быстро растет! – с удивлением и огорчением воскликнула Аннунсиата. – Она выросла по крайней мере на два дюйма! – И, уже обращаясь к Дейзи: – Ты не могла бы расти чуть медленнее, иначе к пятнадцати годам в тебе будет больше двух ярдов.

– Она не может этого сделать, мадам! – запальчиво встрял Мартин. – Она вся в отца.

– И тем не менее, ей придется, – сказала Аннунсиата, улыбаясь Мартину и давая понять, что это лишь шутка. – Иначе ее будущему мужу придется забираться на гору, чтобы поцеловать ее. Доркас, вы нашли бы что-нибудь из моих вещей, чтобы переделать для мисс Дейзи. Берч покажет вам платья, которые мне не очень нужны.

По мере того как дети подходили к отцу, мать успевала напутствовать каждого:

– Джордж, ты очень бледен. Поменьше уделяй внимание книгам, а если заболит голова, сразу скажи отцу Сент-Мору.

– Хьюго, стой ровно и не делай недовольное лицо.

– Ара, что у тебя на голове? Неужели нельзя привести волосы в порядок? Если ты не будешь вести себя как подобает леди и не научишься заботиться о своей внешности, то так и вырастешь неряхой.

Арабелла залилась краской и отошла в сторону. Аннунсиата справилась о младенце:

– Мне кажется, я опять слышала, что он плачет.

– Да, мадам, – озабоченно сказала Доркас. – Мне очень жаль, но у бедного малютки снова были колики. С ним не все благополучно, мадам.

– Это только ветры, – пресекла йоркширскую няньку Берч. – Ему будет лучше с каждым днем.

– Хорошо, – сказала Аннунсиата, испытывая одновременно и горечь, и надежду.

Доркас порывисто вышла вперед и сказала:

– Мадам, извините меня, но ребенок нездоров. Его нельзя кормить овсянкой, он не усваивает ее, я говорю правду, мадам.

Берч взглядом остановила эту речь. Она была лондонкой, и так же, как Аннунсиата, строго соблюдала традиции высшего света, которые предписывали вскармливание младенцев жидкой овсянкой, а кормить детей грудью считалось уделом нищих. Берч была в ярости. Как эта деревенщина посмела предложить подобное?

– Вздор! – выпалила она. – Младенца просто пучило. Он совсем перестал плакать.

Аннунсиата переводила взгляд с одной на другую и затем кивнула головой:

– Я не сомневаюсь, что ты права, – сказала она Берч.