— Да, но промежуток лучше прожить в комфорте, — сказал Бейкер.

— Комфорт! — сказал Гэррети. — Если один из этих болванов тебя пристрелит, тебе уже будет все равно.

— Но сейчас-то мне не все равно, — не унимался Бейкер.

— А если ты выигрываешь? Представь себе, ты месяц думаешь, как ты распорядишься деньгами, а потом выходишь из дома и — бац! — попадаешь под такси!

С ними поравнялся Гаркнесс.

— Со мной это не пройдет, — сообщил он. — Как только я получу деньги, я куплю целый парк машин. Никогда не буду ходить пешком.

— Вы не поняли, — Гэррети эта тема почему-то взволновала.

— Картофельный суп или черепаховый, особняк или хижина, — все равно потом тебя положат в ящик, как Зака или Эвинга, и все. Нужно просто принимать все, как есть, вот что я хочу сказать.

— Какое красноречие! — иронически сказал Макфрис.

— А ты? — повернулся к нему Гэррети. — Что ты планируешь?

— Сейчас лично я планирую почесать яйца.

— Так вот, — продолжил Гэррети мрачно. — Вся разница в том, что мы можем умереть прямо сейчас.

Наступило молчание. Гаркнесс опять принялся протирать очки. Олсон еще больше побледнел. Гэррети начал жалеть, что сказал это.

Тут кто-то сзади позвал:

— Слушайте! Эй!

Гэррети оглянулся, уверенный, что это Стеббинс, хотя он никогда не слышал его голоса. Но Стеббинс шел, все так же смотря вниз.

— Что-то я отключился, — сказал Гэррети, зная, что отключился на самом деле не он, а Зак. — Хотите печенья?

Он раздал печенье, и наступили пять часов. Солнце повисло над горизонтом. Земля будто перестала вращаться. Те трое или четверо, кто еще шел впереди, замедлили шаг и смешались с остальными.

Гэррети чуть не споткнулся о брошенный пояс. С удивлением он поднял глаза. Олсон держался за талию.

— Я… Уронил. Хотел съесть что-нибудь и уронил, — он засмеялся, чтобы показать, как это глупо, но резко оборвал смех. — Я голоден.

Никто ему не ответил. Все уже ушли вперед, и подобрать пояс было некому. Он лежал на белой линии, как свернувшаяся змея.

— Я голоден, — повторил Олсон.

“Майор сказал, что любит остряков", — сказал Олсон когда-то. Теперь он уже не выглядел остряком. Гэррети осмотрел свой пояс. У него осталось три тюбика концентратов, крекеры и сыр — довольно плохой.

— Держи, — он протянул сыр Олсону. Олсон взял его, ничего не сказав. — Мушкетер, — сказал Макфрис с той же кривой улыбкой.

К половине шестого стало темнеть. В воздухе закружились первые светляки. В низинах клубился молочно-белый туман. Кто-то впереди спросил, что будет, если туман заволокет дорогу.

Ответил голос Барковича:

— А ты как думаешь, балда?

“Четыре выбыли, — думал Гэррети. — Восемь с половиной часов в пути, и выбыли только четверо. Но всех я все равно не переживу. Хотя почему бы и нет? Ведь кто-то…”

Разговор замолк, и воцарилась тяжелая тишина. Их окружала темнота, в которой таинственно плавали островки тумана. Гэррети вдруг до смерти захотелось прижаться к матери, или к Джен, или к любой другой женщине, и он удивился, зачем он здесь и что он здесь делает. Впрочем, он был не один — рядом блуждали в темноте еще девяносто пять таких же болванов. В горле у него опять застрял слизистый шар, мешая глотать.