— Не знаю, — Гэррети хотел еще что-нибудь сказать, но Пирсон уже отключился. Гэррети вдруг заметил, что он потерял туфли — его спортивные носки белели в темноте.

Они прошли указатель «Льюистон 32» и, через милю светящийся щит, возвещавший «Гэррети 47».

Гэррети хотел подремать, но не смог. По спине его будто пропускали ток высокого напряжения. Тупая боль в ногах давно сменилась острой, и с каждой минутой она становилась острее. Он не чувствовал голода, но заставил себя поесть. Некоторые из идущих напоминали ходячие скелеты. Гэррети не хотел быть таким… Хотя, конечно, он тоже таким был. Он провел рукой по ксилофону своих ребер.

— Что-то я давно не видел Барковича, — сказал он, чтобы вывести Пирсона из оцепенения, которое слишком напоминало ему Олсона.

— Говорят, в Огасте у него онемела нога. Гэррети обернулся и стал высматривать Барковича в темноте. Тот плелся в хвосте, уставив глаза в одну точку, и монотонно беседовал сам с собой.

— Привет, — Гэррети сбавил шаг и подошел к нему. Баркович споткнулся и получил предупреждение… Уже третье.

— Вот! — крикнул он злобно. — Видел? Теперь ты и твои вонючие дружки довольны?

— Вид у тебя не очень, — заметил Гэррети.

— Это все входит в план, понятно? Помнишь, что я тебе говорил? Вы мне не верили. Олсон не верил. И Дэвидсон тоже, — его голос понизился до слюнявого шепота. — Гэррети, я сплясал на их могилах!

— Нога болит? — тихо спросил Гэррети.

— Осталось всего тридцать пять. Они все подохнут этой ночью, вот увидишь. Утром на дороге не будет и десятка, Гэррети. И они тоже все подохнут.

Гэррети вдруг понял, что Барковичу конец. Он почувствовал себя очень сильным, ему захотелось побежать к Макфрису, не обращая внимания на режущую боль в ногах, и сказать ему, что он победил.

— Что ты попросишь? — спросил он. — Когда выиграешь?

Баркович самодовольно усмехнулся, как будто ждал этого вопроса.

Его лицо в колеблющемся свете казалось перекошенным и измятым.

— Пластиковые ноги, — прошептал он. — Пла-а-асти-ковые ноги. А эти отрежу, суну в стиральную машину и буду крутить и крутить и…

— Я думал, ты попросишь себе друзей, — Гэррети охватило безумное чувство триумфа.

— Друзей?

— У тебя ведь их нет. Все будут рады, когда ты умрешь, Гэри. Никто не пожалеет о тебе. Может быть, я подойду и плюну на твои мозги, когда они растекутся по дороге… Может, мы все так сделаем, — безумие переполняло его. Он будто снова бил Джимми стволом ружья… Текла кровь… Джимми кричал… Его переполняло дикое, животное чувство справедливости.

— Почему ты ненавидишь меня? Я не хочу умирать. Тебе нужно, чтобы я извинился? Я извинюсь!.. Я извинюсь… Я…

— Мы плюнем на твои мозги! — упрямо повторил Гэррети.

Баркович уставился на него невидящими глазами.

— Извини, — пробормотал Гэррети и поспешил прочь. Сзади ударили, упали два тела, и одним из них наверняка был Баркович. Теперь это была его вина, он стал убийцей.

Потом он услышал смех Барковича, высокий и безумный.

— Гэррети! Гэээрретиии! Я спляшу на твоей могиле! Я спляшууу…

— Заткнись! — крикнул Абрахам. Баркович замолчал, потом начал рыдать. — Нехороший мальчик Эйб, — сказал Колли Паркер. — Заставил нашего крошку плакать. Он пожалуется мамочке.

Баркович не умолкал. От его рыданий у Гэррети мороз прошел по коже.