При таких расценках и с учетом продолжительности сомнительного удовольствия давать на чай значило бы проявлять неуважение к себе самому. Прохвост бросил на меня недовольный взгляд, словно говоря, что фунт с небольшим — это наименьшее, чем я мог бы выразить благодарность за его любезное согласие переместить меня из точки А в точку В. Видя, что он не собирается уступать, я пригрозил подать жалобу за плохое обслуживание. Только тогда наглец неохотно высыпал горстку мелочи мне на ладонь и, отвернувшись, пробурчал:
— Жмот.
Меня так и подмывало ответить — в конце концов, слишком многие позволяют себе безропотно сносить оскорбления, — но я сдержался, чтобы не привлекать ненужного внимания, что и было, наверное, лучшим из всех возможных вариантов. Отвернувшись, я направился в сторону Ланкастер-Гейт.
Когда-то, в конце восьмидесятых, когда я только-только снял форму, в этом районе жила одна моя знакомая. Звали ее Лиз, и она подрабатывала моделью. Красавица, девушка из совсем другого мира, но при этом милая особа. Мы познакомились после того, как ее ограбили и изнасиловали на моей территории, в Ислингтоне, куда Лиз приехала в гости к подруге. Не самые, разумеется, благоприятные обстоятельства для более близкого знакомства, но что-то произошло, как говорят, искра проскочила, поэтому потом я заглянул к ней еще пару раз — рассказать о ходе расследования, — и отношения вроде как завязались. Я бы не назвал это романом в полном смысле слова, потому что после случившегося Лиз боялась секса. Так что мы только обнимались да целовались, и до поры меня это устраивало. Есть немало способов куда с меньшей пользой потратить свободное время, чем в компании красивой женщины, в шикарной квартире, за бутылкой хорошего вина, но в конце концов — думаю, этого было не избежать — мне захотелось большего. Лиз ходила на прием к психиатру и говорила, что ей становится лучше, и однажды ночью мы даже попробовали сделать шаг вперед, но в решающий момент она расплакалась и оттолкнула меня. В общем, через пару дней после этого я сказал, что нам, пожалуй, лучше расстаться. Лиз просила не уходить, умоляла дать ей еще немного времени, но я был молод и самолюбив, а это опасное сочетание. Потом я еще раз пришел к ней, сказал, что следствие в отсутствие улик зашло в тупик. Лиз приняла известие стоически и сообщила, что собирается уехать из Лондона. Больше я ее не видел и вспомнил впервые за многие годы только сейчас. Что сталось с ней? Сумела ли она преодолеть прошлое, выйти замуж и обзавестись детьми, которых хотела еще тогда, или жизнь ее так и не вошла в нормальную колею? В душе я надеялся на первое, но здравый смысл склонялся ко второму варианту. Лиз была та еще девчонка, а я всегда оставался пессимистом.
Местом своего временного пребывания я выбрал Норфолк-сквер, тихий район со стареющими особняками в георгианском стиле, большая часть которых давно трансформировалась в отели разной степени качества, чему способствовала близость железнодорожного вокзала. Отказавшись от тех, что выглядели побогаче, я направился к одному из самых невзрачных.
Мужчина за стойкой — то ли турок, то ли араб — не проявил ко мне ни малейшего интереса, но потребовал двадцать пять фунтов за ночь. Я сказал, что хочу взять комнату на неделю, и спросил, какая мне положена скидка. Произведя на клочке бумаги сложные арифметические действия, он проворчал, что неделя обойдется мне в сто двадцать фунтов, и я тут же вручил ему всю сумму, не тратя времени на предварительное знакомство с апартаментами. Ничего хорошего ждать не приходилось, но я и не планировал проводить в номере сутки напролет. Сунув деньги в протянутую ладонь, я получил ключ, висевший до этого на крючке за спиной немногословного портье. На этом формальности и закончились. Я подумал, что большинство людей склонны к пустому словоизвержению, и мысленно воздал должное краткости.
Поднявшись с чемоданом на два пролета по узким, крутым ступенькам, я обнаружил маленькую, практически голую и не очень теплую комнатку. |