Институт заложничества уходит своими корнями в библейскую древность. В XIV столетии на этот печальный путь встала одряхлевшая Византия. Император Иоанн V в 1373 году признал себя вассалом турецкого султана Мурада и обещал платить ему ежегодную дань. В залог нерушимости этих обязательств император отправил к султану своего сына Манула в качестве заложника (274, 88).

Заключив мир с Орденом в 1383 году, литовцы в качестве гарантии дали немцам своих заложников (140, 162).

И в Западной Европе в эту эпоху взятие заложников было обычным делом. Так, после пленения французского короля Иоанна Доброго в битве при Пуатье (1356 год) англичане назначили за его освобождение огромный выкуп, выплата которого производилась частями. Уже при выплате первой части суммы король получил свободу, тогда как гарантами выплаты остальной суммы стали заложники — французские аристократы и состоятельные горожане, добровольно отправившиеся в плен к англичанам.

В связи с этой историей современный французский историк предлагает следующий комментарий: «Заложник — это не обязательно пленник. Это кто-то, чье присутствие гарантирует выполнение договора или вообще обязательства. Так, многие юные принцы в Средние века проводили немалую часть детства в роли заложников, то есть вырастали при дворе иностранного монарха, служа залогом дружбы или просто нейтралитета. Но заложник — это гость, и тот, кто его принимал, был связан по отношению к нему законами чести, как если бы пригласил его. Разумеется, нельзя сказать, что жизнь заложника была в полной безопасности. Но заложник заложнику рознь, с одними обращались лучше, с другими хуже. А некоторые более болезненно переносили разлуку и относительное отсутствие свободы» (325, 268).

…Сын Михаила Тверского князь Александр Михайлович провел при ханском дворе несколько лет и вернулся на Русь осенью 1386 года. Благодаря столь долгому пребыванию в Орде он получил прозвище Ордынец. Отец назначил Ордынца своим наместником в Кашине. Там он и умер в 1389 году, не оставив потомства. Раннюю кончину Ордынца можно объяснить и долгим пребыванием в степях. Известно, что непривычная пища и климат, а также постоянное нервное напряжение стоили многим русским князьям не только здоровья, но и жизни.

Нижегородский узел

В отличие от своего пылкого московского зятя великий князь Дмитрий Константинович Суздальский был человеком рассудительным. Участие в «переяславской коалиции» 1375 года было его первым и последним «политическим романом». Устрашенный битвой на Пьяне и разгромом Нижнего Новгорода, он еще в 1377 году решил отказаться от любых споров с Ордой. Сидя в своем восточном углу, он внимательно следил за ходом событий и предсказывал московскому зятю плохой конец. Ни битва на Воже, ни даже Куликовская битва не могли пошатнуть его пессимизм. И летом 1382 года мрачные пророчества суздальского Иеремии стали сбываться. Узнав о приближении войск Тохтамыша, он первым понял, к чему идет дело, и выслал с поклоном к хану двух своих сыновей — Василия Кирдяпу и Семена.

(Заметим, что оба в то время были уже далеко не дети. Точных дат их рождения источники не сохранили, но известно, что их отец родился в 1324 году. Соответственно, старшему Дмитриевичу, Василию, в 1382 году было хорошо за тридцать, а младшему, Семену, — немногим менее.)

Своими уговорами и клятвами Василий и Семен обманули москвичей, убедили их открыть городские ворота и выйти с дарами навстречу Тохтамышу. Это предательство (а в лучшем случае — глупость, ибо сами они могли быть обмануты ханом), ценой которого стали многие тысячи жизней москвичей, ложится еще одним черным штрихом на политический портрет их отца — Дмитрия Суздальского. Да и чему мог научить своих сыновей этот гений уклончивости? Воистину, «отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина» (Иер.