В то время как новгородцы стереглись опасности с севера, беда пришла с юга. Зимой 1385/86 года московские бояре — сборщики ордынской дани — явились в Новгород.

«Той зимы приехаша от князя Дмитриа с Москвы боляре его черного бора брать по Новгородцким волостем: Феодор Свибло, Иван Уда, Олександр Белевут и инии боляре. И тогда ездеша боляре Новгородцкии на Городище (в княжескую резиденцию близ Новгорода. — Н. Б.) тягатся с княжими боляре о обидах, и побегоша с Городища на Москву Свиблова чадь, а об обидах исправы не учинив, а инии осташася Низовци в городи добирати черного бору» (37, 341).

Летописец не сообщает, почему именно «Свиблова чадь», то есть свита, не сумела поладить с новгородцами и вынуждена была бежать в Москву. Боярин Федор Андреевич Свибло был одним из самых близких сотрудников Дмитрия Московского (112, 55). Имя его носит одна из башен Московского Кремля — Свиблова. Полагают, что он был ее строителем. Вероятно, свита первого московского боярина и главы посольства — подобно варягам времен Ярослава Мудрого — вела себя слишком дерзко, чем и вызвала ярость новгородцев.

В конце концов, новгородские бояре удовлетворили требования Дмитрия Московского относительно «черного бора», но категорически отказались от платежей и удовлетворений за какие-то «обиды», нанесенные Москве. В ряду этих «обид» первой, по-видимому, стояла компенсация за грабежи новгородских пиратов-ушкуйников на Волге. Боярское правительство представляло их рейды как частное предприятие, за которое Новгородская республика не несла ответственности. В Москве на это смотрели иначе…

Другой «обидой» могли быть притеснения, которые испытывал в своей деятельности на освоенном новгородцами Русском Севере «креститель Великой Перми» и ее первый епископ Стефан Храп — ставленник Москвы (206, 80).

Тучи сгущаются

Дальнейшее развитие московско-новгородских отношений напоминает сгущавшиеся перед грозой тучи. Возможно, новгородцы почувствовали некоторую слабину в позиции Москвы. А может быть, они не могли примириться с вынужденными платежами «черного бора». Так или иначе, но они решили нанести Москве ответный удар там, где она его меньше всего ожидала: на церковном направлении. Здесь позиции великого князя были в эти годы весьма слабыми. Ставленник московского боярства митрополит Пимен проводил время в бесконечных путешествиях из Москвы в Константинополь и обратно. За кулисами московской митрополии шла какая-то сложная и малопонятная борьба. Потрясенный гибелью Митяя и предательством Киприана великий князь Дмитрий Иванович, кажется, махнул рукой на церковные дела. Впрочем, впечатление может быть обманчиво…

В этой ситуации новгородцы выступили с неожиданным демаршем. Зимой 1385/86 года, на второй неделе Великого поста (11–18 марта), после отъезда московских бояр и под впечатлением их вымогательства, новгородцы собрались на общегородское вече и постановили впредь не обращаться к митрополиту по вопросам апелляционного суда, но беспрекословно принимать приговор новгородского владыки Алексея (37, 342). Вероятно, за этим решением скрывались и энергичные происки мятежного владыки Дионисия Суздальского, заручившегося сильной поддержкой в Константинополе, и споры о церковных «сферах влияния» на Русском Севере. Вторая причина кажется более убедительной. Московский митрополит Пимен поддерживал владыку Стефана Пермского в его спорах с новгородским архиепископом. Возмущенные новгородцы желали отомстить митрополиту.

Новгородское своеволие не только подрывало престиж московского митрополита, но и лишало его доходов от судебных пошлин. Ясно было, что Москва рано или поздно встанет на защиту прав «своего» митрополита. Но и новгородцы не любили уступать внешним силам.

Повествуя о московско-новгородских спорах 90-х годов XIV века, создатель Троицкой летописи (митрополит Киприан?) с осуждением отозвался о характере и привычках новгородцев: «Таков бо есть обычаи новогородцев: часто правают ко князю великому и паки рагозятся.