|
принес деньги, ровно половину – тридцать пять тысяч. Сказал, что не успел собрать, через неделю отдаст недостающую сумму. Странно, денег у него полно, но я согласилась подождать. Мне торопиться некуда. Видеть его трясучку всякий раз при встрече – это елей на душу. В четверг запланирован последний мышонок. Я хочу быть уверена, что Глеб не вернется домой раньше срока. Тут как раз намечается банкет. Боже, как они мне надоели – попойки. Сошлюсь на головную боль, не пойду на банкет и примусь за мышонка Л. Что ж, через неделю К. вернет долг, думаю, тогда же получу деньги и с мышонка Л. А потом – всем привет».
Нина устало потерла лицо ладонями. Она думала получить подтверждение, о чем сказал неизвестный доброжелатель по телефону, а подтверждения не было. Ну, почему же, а слова: «Не верь Глебу»? Разве этого недостаточно? Значит, Глеб. А вдруг Нину специально подталкивают предать Глеба? Ведь аноним звонил следователю, может статься, это один и тот же человек. Следует переосмыслить все от начала до конца, но не при Дольке, которая постоянно отвлекает. А главное, звонок четко дал понять, что Нина легко не выпутается из этой истории. Улики действительно против нее, значит, наступит момент, когда и позиция Рыкова по отношению к Нине поменяется. Сейчас надо отправить Долли домой и подумать. Она взялась за телефон, набрала номер: – Жора? Я хочу тебя срочно увидеть… У меня в кафе, только войди со двора. – Зачем ты его вызываешь? – насторожилась Долли. – У меня есть к нему просьба, – ответила Нина. – Знаю я твои просьбы, – обиделась Долли. – Опять скинешь меня ему? – Долька, не сердись, – взяла ее за руку Нина. – Я действительно попала в переплет. Мне нужна помощь, твоя тоже. Мне очень трудно… Нина расплакалась. Она плакала от неизвестности, от охватившего чувства обиды и жалости к себе. Собственно, на кого ей обижаться? На Глеба, обманывающего ее, или на себя, доверчивую дурочку? Она не знала, просто плакала. Ее маленький мирок, который собирала по крохам целых два года, разрушался с катастрофической скоростью. И разрушал его Глеб, опять он. Не Валька, а он. Два года назад все разрушил тоже Глеб, а не Валька. Ко всему прочему примешалось еще и одиночество. Нина вдруг ощутила его всей душой… Она так же одинока, как была одинока Валентина. – Нина… – Долли прижала подругу к своему большому и мягкому животу. – Ты чего? Радовалась, радовалась и вдруг… Нинка… не плачь, а? Все образуется, вот посмотришь. Мы ж тебя не оставим, правда. Нина окончательно расквасилась, рыдала без остановки и взахлеб. В дверь позвонили, Долли предположила, что приехал Жора, пошла открыть. А Нина вытерла слезы. Все же верно говорят: слезы приносят облегчение. Правда, легче не стало, некая пустота заполнила Нину, но голова просветлела. – Привет арестантке! – воскликнул Жора, войдя в кабинет. – Что я вижу? Нина, ты плакала? Кто посмел тебя обидеть? Мы ему живо шею намылим. – Я от радости, – проговорила Нина, не радуясь. – После тюрьмы радуюсь. – А мы с Михаилом колеса стерли, адвоката тебе искали, – доложил Жора, усаживаясь на свободный стул. – Вот так дела! За что влетела? – Это долгая песня, – ответила Нина. Теперь она обязана все предусматривать и упреждать возможные ошибки, без того наделала их уйму. – Жорик, ты не мог бы сделать мне одолжение? – Сто одолжений! – воскликнул он и покосился на Долли, которая дымила в сторонке. – Для тебя и Долли все что угодно. – Ты можешь подтвердить следователю, если вдруг он спросит, что подарил мне машину? – Запросто. |
