Внезапно  нас  перебили.  Высокий мужчина  пожимал руку  Оуэна.  Вместо привычных  слов  приветствия  он произнес  очень  низким, четким и трепетным голосом, в котором словно вибрировала непостижимая страсть:

     - Твори, что ты желаешь, да будет то Законом.

     В  компании  произошло  беспокойное  движение.  В   частности,   немку, казалось, выбило из колеи уже одно простое появление этого человека.

     Я окинул его взглядом. И, да, мне стала понятна перемена погоды. А Оуэн тем временем отвечал:

     - Совершенно верно,  совершенно верно, это  как  раз  именно  то, чем я занимаюсь.  Заходите, и я  покажу вам  мою новую  группу. Я нарисую вас  еще разок - в тот же день, в то же время. Совершенно правильно.

     Кто-то  вполголоса  представил  нам   нового   гостя  -  господин  Царь Лестригонов.

     - Присаживайтесь прямо сюда,  - гудел Оуэн - Вам надо выпить. Я то знаю вас  как  свои пять пальцев;  Мы  знакомы  уйму лет,  и  я  понимаю, что  вы трудились целый день напролет и заработали себе на выпивку. Садитесь сюда, а я поймаю официанта.

     Я  уставился  на  Царя,  который пока  что  не  произнес  после  своего оригинального  приветствия  ни  единого  слова.  В  его  глазах  было  нечто устрашающее. Они не видели ничего перед  собой.  В раскинувшемся  перед ними беспредельном ландшафте я  был  всего  лишь случайностью,  начисто  лишенной всякого  смысла.  Его глаза  смотрели  параллельно;  они  были  устремлены в бесконечность. Ему все было безразлично. О как я возненавидел эту гадину!      Как раз к этому времени подошел официант.

     - Сожалею, сэр, - обратился он  к Оуэну по поводу заказанного им брэнди `65.

     Оказалось,  что уже  восемь часов  сорок три минуты,  тринадцать  и три пятых секунды пополудни.  Лично я не знаю, что такое закон. В Англии  вообще никто не знает, в  чем собственно заключается  закон, этого не знают даже те глупцы, которые пишут законы. А мы не соблюдаем законы, но и не наслаждаемся теми  свободами,  которые  нам  завещали  наши  прадеды;  над  нами  довлеет запутанная  и фантастическая система полицейской администрации,  пожалуй, не менее пагубная, чем даже у американцев.

     -  Не  надо  извиняться,  -  сказал Царь  официанту обособленно ледяным тоном. - Вот она - та свобода, за которую мы сражались.

     Я  был полностью на стороне  сказавшего  эти слова. Весь  вечер меня не тянуло  к выпивке,  однако теперь, когда мне запретили  выпивать, мне тотчас захотелось  совершить  налет  на  их  чертовы погреба,  атаковать  столичную полицию и сбросить с аэроплана  пару бомб на старых дураков из Палаты Общин. И все-таки я не питал ни тени симпатии к этому человеку.  Меня раздражал его пренебрежительный тон. В нем было что-то нечеловеческое, оно-то и рождало во мне враждебное к нему отношение.