Я не хотел заносить его высказывание на  бумагу.  Это  было  равноценно признанию в  том,  что  я  действовал  как автомат. Но что-то  в его  глазах заставило  меня записать.  И уже записав, я зашелся,  как раньше, в припадке душевной ярости.  Я  вспомнил  давнюю историю из времен,  когда я  работал в госпитале,  -  историю  о  человеке,  совершившим  самоубийство,  когда  ему сказали, что он никогда больше не сможет двигать своей челюстью.

     Между тем, Лам  наблюдал за моим средним уровнем приема. Я опустился до двух доз ежедневно. Но  оставшиеся двадцать четыре часа проходили в ожидании того момента, когда я смогу позволить себе мою слабость.

     Я знал, что Лу опережала меня. Она вышла на тот уровень,  который Бэзил называл  третьим классом.  Она принимала  одну  дозу в  день;  но каждый раз принимала ее все  позже и позже.  Около  часа  она мучилась от действительно нестерпимого  желания,  и   тогда  Сестра  Афина  или  Киприда,  или  Сестра Кто-нибудь  Еще  всегда  вмешивались,  будто  бы  случайно,  и предпринимали некоторые  активные  шаги,  чтобы отвлечь  ее ум  от  героина в течение этих критических минут.

     Как  только  человек  достигает  интервала  в  сорок восемь часов между дозами, он переходит в  четвертый класс, и  вслед затем сразу же  прекращает прием,  за исключением  тех случаев,  пока для  принятия дозы не подвернется какая-то особенная причина.

     Я был  весьма раздражен тем, что Лу  продвинулась дальше, чем я.  Бэзил сказал, что по его мнению мне нужно больше физических упражнений, хотя я уже сам начал  проявлять некоторый  интерес  к  спортивным  играм. Я даже прошел через всю игру в Телему ни разу не присев отдохнуть и не переводя дыхания.

     Однако, после  наркотической жизни во мне  засела смутная  тоска.  Меня терзала мысль, что нормальные интересы не стоят того, чтобы ими заниматься.

     Царь Лестригонов брал меня  несколько раз полазить по скалам,  но в  то время как  я испытал глубокое  физическое удовлетворение, я не мог превзойти своего  умственного отношения  к этому занятию,  которое в самой законченной форме выражено в Экклесиасте: "Суета, суета, все суета сует!"

     Мои отношения  с Лу были  отравлены  тем же ощущением. Улучшение нашего физического  здоровья,  опьяняющее  воздействие  климата  и  вся  обстановка побуждали нас принять участие в карнавальном шествии природы. Но по-прежнему возражением этому звучал в нас настойчивый голос Аидэ Лямурье, утверждавший, что предел  всех  этих вещей - смерть. Она умышленно отвергала существование как бесполезное, и мы не могли выдвинуть подобающие возражения на занятую ей позицию.

     Вдобавок,  мой ум съел свою пищу.  Я буквально ни о чем не мог  думать, кроме  героина, и  обнаружил, что  он взывает ко мне скрываясь  под  разными масками, и манит меня бегством от жизни.

     Человек,  сам  бывший  наркоманом,  с  трудом  свыкается  с  пустотой и бессодержательностью нормального существования. Он становится мудрее, но это - мудрость отчаяния.

     Большой  Лев и Сестра  Афина истощили  свою изобретательность в поисках того,  чем  я могу  занять  мои  утомительные  бесцельные  часы.