Всегда ваша, В. С.

9. Лондон

Среда (4 октября 1909 года)

Дорогой Литтон!

Мне сказали, что вы приезжали, когда меня не было. Я как раз писала, желая пригласить вас к обеду, но Несса сказала, что вы исчезли в каком-то прибрежном кабачке, утащив с собой мистера Нортона, которого я не смею назвать по-другому и который должен был завтра снять с нас заботу об Оттолин. А что теперь будет, один Бог знает. Она затоскует и скоро станет похожа на больного желтого крокодила. Короче говоря, вы должны написать, что вы думаете. Лето было какое-то странное — совершенно непонятное — со всеми этими американскими примадоннами, которым нужно давать советы в их спальнях, которые спрашивают — потихоньку — о Саксоне, и о молодых людях у Кука, и о настоящих английских девственницах, к которым я не имею права причислять себя. По крайней мере, мы повидали то, что люди называют жизнью.

Теперь мы опять спокойно обретаем в культуре, где есть Сейгеры, король Лир и воспоминания — увы, они тускнеют! — о беседах с Уолтером Лэмом. Мне (как всегда) жаль, что земля не может отворить утробу и выпустить из себя какое-нибудь незнакомое существо. К сожалению, люди быстро выдыхаются, и, верно, придется мне искать сил у природы.

Как вы? Надеюсь, вам было неплохо в вашем далеке — случались ли приключения?

Завтра возвращаются Несса и Клайв.

Всегда ваша, В. С.

10. Лондон

[6 ноября 1911 года]

Дорогой папочка!

Приходите на танцы завтра вечером — сначала пообедаем тут в половине восьмого? На сей раз у нас амфитеатр, но после антракта мы сможем пересесть в партер.

Жизнь полна — так полна, что в голове у меня ни одного свободного местечка до самого кончика носа, писать не могу. Только что от Конфордов — от Седьмой симфонии, от сцены с — от интервью в W.С., и пока чищу зубы, художник поет за моим окном.

Кстати, кто моя мама, леди С.?

Ваша любящая дочь, В. С.

Если не можете зайти, позвоните. Хорошо закутывайтесь — особенно левую ногу. Принесите ваш шарф, синие очки и таблетки.

11. Лондон

[16 февраля 1912 года]

Дорогой Литтон!

Мне придется провести две недели в постели. Будьте ангелом и пришлите мне мемуары мисс Берри. Думаю, это как раз то, что мне сейчас нужно. Я приложу все усилия, чтобы не заляпать их чем-нибудь.

Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете.

Все ваши рукописи и письма у Вулфа. Письма потрясающие! Меня покоряет их космогония!

Ваша В. С.

12. Лондон

21 мая [1912 года]

Дорогой Литтон!

До чего же трудно писать вам! А все Кембридж — ужасное место; и… такие ненастоящие, и их любовь ненастоящая; все же надеюсь, у вас все по-прежнему — лежите себе на солнце — и жизнь не такая уж плохая, как я воображаю. Но когда я думаю об этом, меня мутит — вот так — зеленым, что превращается в чернила, которые покрывают бумагу. Как поживает ваша трагедия-комедия? Вам известно о его [Артура] благополучной постановке, вам известно о пятом июне и об угощении? Мы пойдем на берег реки, будем танцевать и веселиться; это самое простое; а потом в сумерках, в университетском саду, после того как Джей Харрисон сделает официальное объявление, будет вся трагедия от начала до конца и спрятанные за вязами хористы будут петь песни [Артура] на музыку [Артура]. Сбежать нельзя. А потом будут холодный осетр и лимонад при свете луны.

Лондон не богат новостями. Дора жива, и Чарли тоже, и они не одеваются в черное из-за смерти отца. […] Несса переболела корью, а теперь они путешествуют по Италии, полагаю, не самым комфортабельным образом, и Клайв берет в постель градусник. Что до Томаса Гарди, то он великий человек; у него не очень хороший стиль, но разве в этом дело? Если бы он давал нам что-нибудь еще, кроме своих ребер, бедер, желудка и кишок! Впрочем, это больше злословие, чем что-либо еще; и я понятия не имею, какие фантазии распускаются на мой счет на Бедфорд-сквер; я болтаю, как пьяный мотылек.