Десмонд, который теперь пыльный, как очень старая бутылка бренди, является к ланчу — чаю — обеду; и мы говорим о жизни Донна. Так как большая часть истории Англии каким-то образом проникла внутрь, то книга вызовет раздражение. Он как будто собирается стать столь же плодовитым, как мисс Бротон. «Полтора тома — в год», — говорит он. Как вы думаете, что значит — половина тома? Хом был тут один раз, замучил Форстера и очень знаменитого писателя Божера. Спросите о нем Десмонда, когда встретитесь с ним. Его тема — Совесть.
Однако самое интересное, как я часто говорю вам, наблюдать не за великими людьми, а за простыми, чуть-чуть осененными, эксцентричными. Увы! Вас они не интересуют, а иначе я бы рассказала вам историю Мэри Кумбс и немецкого студента.
Еще один слушок дошел до меня, но рассказываю его только вам — увидев, что студенты носят белые гетры, она [3.] бросилась в постель и принесла в жертву свои яичники.
Ваша В. С.
13. Лондон
Ха! Ха!
Вирджиния Стивен
Леонард Вулф
6 июня 1912 года
[Объявление о помолвке.]
[Открытка с изображением Алфокстон-хаус]
14. [Хэтфорд, Сомерсет
16 августа 1912 года]
Мы посреди божественной страны, вокруг сплошные литераторы, сливки на завтрак, ланч и обед, однако холодно, как на Рождество, и все время льет дождь.
Леонард учит испанский язык, а я читаю «Наследника Редклиффа». В воскресенье мы едем во Францию — адрес пришлю.
Привет Генри.
В.В.
Кто жил в Алфокстоне?
15. Лондон
16 ноября [1912 года]
По правде говоря, если вы будете писать и дальше, то опровергнете ставшее банальным высказывание Джона Бэйли, мол, «искусство писания писем умирает…» Что касается моего отношения к письмам, то меня смущает то, что все они были написаны в 18-м столетии, которое я не люблю. Однако я не понимаю, почему бы нам не писать письма 16 ноября — как бы то ни было, почему бы вам не писать их? Естественно, для жены и женщины дело обстоит совсем по-другому. Как там скаковые лошадки? Они снились мне всю ночь, и отчасти поэтому я и взялась за письмо, хотя должна была читать и писать рецензии. Разве не ужасно опять вернуться к этому? И все-таки в этом что-то есть. У меня такое чувство, будто я срываю головки маков, — сейчас мне рецензии кажутся шуткой, а когда-то я воспринимала их со всей серьезностью. Вчера приходил бедняжка Десмонд со своей сумкой для бумаг, в которой была недописанная статья об издании Джорджем Тревельяном стихотворений Мередита. Он вытащил ее, и мы прошлись по ней с карандашом. «Пожалуйста, что-нибудь вместо «наслаждаться рыцарским романом»». «Мне не нравится «наслаждаться рыцарским романом»». «Восторгаясь великолепием». «Нет, это не то, но продолжайте». И мы продолжали, подыскивая определения юности, поэзии и тому, что подразумевается под оптимизмом. Это было ужасно. Несчастный за две гинеи за колонку пытался доискаться до корней, потел, вздыхал и все время повторял: «Конечно же, будь у меня время, я бы придумал что-нибудь получше». И у него ничего не получалось. И он был мрачен. Ему предстояло ехать в Биарриц, чтобы помочь Палею с книгой по политической экономии. В частности, они спорят о том, как называть Дизраэли — лордом Биконсфилдом, покойным мистером Дизраэли или просто-напросто Дизраэли, что, собственно, предлагает Десмонд, если так укладывается во фразе. У нас великое событие — Арнольд взял роман Леонарда и очень хвалил его. Конечно, он ставит условие, чтобы Леонард убрал кое-какие пассажи — но мы еще не знаем какие. Это чудесно, когда совсем чужой человек верит в твою работу. Не думаю, что я согласна насчет 19-го века. Тогдашние головы были погорячее, чем в 18-м веке. И вам не смутить моих дочерних чувств. |