«Интересно почитать эту штуку, – сказал приятелю Лукина один банкир, он же щедрый меценат. – Я бы проглотил все написанное за ночь. Двадцать тысяч долларов за одну ночь с его тетрадкой. Передайте мое предложение Лукину». – «Что вы, он и в руках не даст подержать за двадцать тысяч, – был ответ. – Да и дневник этот, говорят, штука мистическая. С тем, кто заглянет в тетрадь, непременно случится беда. Близкий родственник умрет, произойдет авария со смертельным исходом, или тяжелая болезнь настигнет». – «Ерунда, – ответил банкир. – Эти слухи сам Лукин и распускает. Ну, чтобы его тетрадку не сперли на репетиции».

Дорис провела кончиками пальцев по переплету. На уголках ежедневник протерся, когда-то рельефный рисунок кожи сделался почти гладким и блестящим, как пергамент. Дорис – первый посторонний человек, прочитавший дневник почти до середины.

– Ясно, что ни денег, ни золота на даче я не хранил, – продолжал Грач, будто разговаривал сам с собой. – Дураки давно вывелись, чтобы деньги на даче держать. Тогда что там искать? Ладно… Одевайтесь и спускайтесь вниз. Я заеду за вами через полчаса.

– Зачем мне туда ехать? – Дорис почувствовала, как в душе зашевелился страх.

– Я думаю, это ваш долг. Моральный долг. Долг перед моим покойным отцом. И у полиции наверняка будут к вам вопросы.

– Хорошо. – Дорис снова прикоснулась к дневнику. – Через полчаса я буду готова.

К даче подъехали, когда предрассветные сумерки еще гоняли по небу низкие облака, а солнце едва обозначило линию горизонта за рекой. Кисея мелкого дождя висела над полем и лесом.

Грач, остановив машину перед забором, выбрался наружу. В темноте долго искал ключ, наконец открыл ворота. На крыльце под навесом стояли двое мужчин: молодой парень в полицейском кителе и человек лет сорока пяти в плаще и кепке. Вместе вошли в дом, встали под матерчатым абажуром в столовой на первом этаже. Тот, что в плаще, представился старшим следователем Иваном Тишковым из районного центра. Он долго рассматривал паспорт Грача, потом спросил документы Дорис.

– Вы американка? Да, так сразу и не скажешь, – слюнявя палец, перелистал он страницы американского паспорта, вгляделся в фотографию, сердито глянул на Грача. – На кой черт вы привезли сюда иностранку? Вам неприятностей мало?

– Вам известно, кем был мой отец? – Грач, усталый и злой после тяжелой ночной дороги, кажется, хотел сцепиться с полицейским. – Он великий режиссер, мировое светило…

– Знаем, – поморщился Тишков. – Я спрашиваю: почему здесь посторонняя женщина? К тому же иностранка?

– Мисс Дорис Линсдей – ведущий сотрудник театрального музея из Нью-Йорка, – надул щеки Грач. – Исследует творчество моего покойного отца, работает с его бумагами. Точнее, работала. Она последний человек, кто вышел из его кабинета наверху, и помнит каждую бумажку. Я подумал, что у полиции возникнут вопросы к госпоже Линсдей.

– Да, да, – встряла Дорис. – Я постараюсь помочь. Ну, чем смогу.

Тишков вернул паспорт, зашел в смежную комнату и плотно закрыл за собой дверь. Минут пять он с кем-то разговаривал по мобильному телефону, вернулся и покачал головой:

– Ничего не получится. Я тут посоветовался кое с кем… Официальные показания с иностранки можно снять только в присутствии представителя американского посольства и переводчика.