Еще мое внимание привлекло такое объявление: «У меня гибкая спина и длинный член. Я могу сам сделать себе минет. Меня возбуждает, когда на это смотрит девушка. Если тебе интересно, пиши, созвонимся по скайпу. Я в Германии».

Перечитала трижды, и вдруг во мне проснулась та девушка, которой я давным-давно перестала быть, которая с горящими глазами бегала по городу в поисках приключений. Она врала себе, что ищет любовь до гроба, что мечтает о доме-полной-чаше и боттичеллевских ангелочках, которые выдохнут слово «мама» в ее улыбающееся лицо. Но на самом-то деле ей хотелось именно ветра в лицо, танца в стиле «девочка на шаре» и отсутствия опоры. Потому что любая крепость – это не только надежность, но и стены, за которыми иногда и неба не видать, а девушке той мечталось именно о нем – неважно звездном ли и ясном или низком и плюющемся ледяным дождем.

Потом с девушкой той случилось все то, что и случается обычно с принцессами этого редкого гурманского сорта, – приключения стали восприниматься днем сурка, а теория крепости – величайшей ересью. Чужие крепости либо рассыпались в прах спустя хрестоматийные три года, либо со стороны казались тюрьмами. Когда тебе под сорок и ты привык жить один, даже любой бытовой компромисс воспринимается посягательством на священную территорию.

Но когда я прочла объявление, та девушка вдруг пробудилась во мне и, недоуменно потерев кулаками мутноватые от многолетнего летаргического сна глаза, размяла пальцы и бодро отстучала ответ: «Привет! Не могу сказать, что меня возбуждает самоудовлетворение такого рода. Но мне было бы жутко любопытно на это взглянуть. А еще я не верю, что живой человек может так согнуться!»

Ответ пришел через несколько минут. Мужчина писал, что его зовут Вадим, он давно живет в Дрездене, и жена ушла от него пять лет назад, обозвав извращенцем, он одинок и даже не надеется встретить родственную душу (в этом месте я, хмыкнув, подумала, что таковой могла бы стать цирковая женщина-змея со всеми вытекающими интимными последствиями). Также Вадим прислал фотографию, с которой смотрел на меня печальный брюнет моих лет, с длинными, как у мультипликационной барышни, ресницами.

Терять мне было нечего, и еще через пару минут мы связались по скайпу.

Разговор не клеился, хотя при мне была фляжка с темным ромом. Наверное, все дело в том, что в реальной жизни я общаюсь преимущественно с людьми моего круга – газетчиками, телевизионщиками, писателями, художниками. Нам легко освоиться на территории светской беседы. Можно заговорить, например, о том, знаком ли тебе, брат Вася, тот сорт тоски, который Бергман показал в «Часе волка», – и собеседник непременно ответит, что подобное он испытывает каждый раз, когда пробивает свое имя в блогах яндекса. Ему начинает казаться, что он – кусок беспомощного окровавленного мяса, а вокруг – волки да лисы, голодные и с острыми клыками. Или о том, как Серж Лютен мастерски воссоздает запах тлена и как это может быть красиво в «высокой парфюмерии».

Вадим же преимущественно молчал, ему хотелось перейти к действию.

– Ладно, – махнула рукой я. – Показывай уж.

И откинулась на спинку кресла.

То, что спустя несколько минут явил мне экран ноутбука, будет, наверное, годами сниться мне в страшных снах с юмористическим уклоном. Вадим нырнул куда-то вниз, одной рукой расстегивая молнию на джинсах, а другой поправляя экран, чтобы мне было лучше видно. Китайские гимнасты точно застрелились бы от зависти.

Вот он, эволюционировавший городской нарцисс. Ему недостаточно любования своими идеальными чертами, он алчет прикосновений, в которых не будет ни уважительной осторожности, ни робкого стремления к познанию, – только голод.

Если подумать, это очень грустно.

Хотя признаться, захлопнув крышку ноутбука, я позвонила Лере, вкратце пересказала ей инцидент, после чего мы минут сорок ухахатывались и в конце концов, решили, что такого, как Вадим, стоит передавать из рук в руки в качестве гарантированного антидепрессанта.