Мы ладили, Кэм и я. Как настоящие друзья. Как сестры. Почти… почти как будто она была моей мамой.

Чай получился на славу. Мама Александра приготовила для нас треугольники пиццы, сырные палочки, маленькие сосиски, великолепный шоколадный торт и бисквит с розовой сахарной глазурью, а еще мороженое с необыкновенным клубничным сиропом, но когда я набрала полный рот, мне показалось, будто я съела картонную коробку Александра.

Я не могла нормально жевать, потому что в горле стоял ком. Мне хотелось домой.

Дом, милый дом

Я все-таки отправилась домой. Папа Александра настоял на том, что сам меня отвезет. Он взял с собой Футболиста, и они всю дорогу болтали о футболе и не заметили, что я совсем притихла и в оставшиеся пять минут до дома не проронила ни слова.

Я выпрыгнула из машины, помахала им на прощание, уставилась на дверь и приготовилась нажать кнопку звонка. Даже палец к ней приставила, как будто действительно решила на нее нажать. Машина уехала, а я все стояла и собиралась позвонить в дверь, пока рука не онемела от напряжения. Все репетировала про себя, что надо сказать. Ничего мне не нравилось. Наконец пришла к выводу, что ничего я сказать не смогу. Я не могла представить себе, как посмотрю в глаза Кэм, потому что была уверена, что она меня оттолкнет и прогонит. Лично я так бы и поступила, если бы ко мне отнеслись так, как я к ней.

К маме возвращаться было нельзя. Конечно, мне не пришлось бы бродить по улицам или спать в картонной коробке в нашем пустом доме. Я знала, как можно срочно позвонить в социальную службу. Можно было в течение часа вызвать Илень, и она нашла бы, где мне переночевать, и стала бы трещать по поводу того, что со мной произошло, только утром. Она бы сжала свои кроличьи зубки и сделала все возможное, чтобы найти для меня новый дом.

Но мне не хотелось в новый дом. Я знала, чего хочу, хотя уже было слишком поздно. И вдруг мой палец сам нажал на кнопку. Звонок все звонил и звонил. Я услышала быстрые шаги, дверь распахнулась, и в ней стояла Кэм. Ее волосы торчали в разные стороны, глаза были красные от слез, а кофточка застегнута не на те пуговицы, но она показалась мне самой замечательной женщиной на свете.

— Кэм!

— Трейси!

Я прыгнула на нее, обняла за шею, и она крепко-крепко прижала меня к себе. Мы боялись выпустить друг друга из объятий, как будто опасаясь, что одна из нас вдруг исчезнет. Я смутно почувствовала, что Джейн и Лиз тоже вышли в холл, обняли нас, а затем погладили Кэм по спине, взъерошили мне волосы и ушли, оставив нас наедине. Мы обнимались, шмыгали носами и все крепче прижимались друг к другу. Вдруг маленькая капля упала на мои кудряшки.

— Твои слезы капают мне на голову, — пробормотала я.

— А из-за твоих у меня все плечо мокрое, — всхлипнула Кэм.

— Я не плачу. Это все аллергия.

— Идиотка! — сказала Кэм и прижала меня еще крепче.

— Я думала, что ты очень, очень, очень на меня рассердилась.

— А я и вправду сильно рассердилась, — ласково сказала Кэм. — Где ты была? Илень и я чуть с ума не сошли, когда позвонила твоя мама и сказала, что ты удрала. Тебя сейчас полиция ищет. Ты хоть понимаешь?

— Ура! Может быть, вызвать телевизионщиков? Надеюсь, я попаду в новости? А мы сможем это записать?

— Лучше уж всем позвонить и сказать, что с тобой все в порядке! Что случилось, Трейси? Твоя мама сказала, что все шло прекрасно… Она очень расстроена.