Заря — теплое оранжевое кольцо. Майские лунные ночи. В сумерках жуки. Соловьи.
Рожь выколосилась наполовину, через 7 недель, то есть к Петрову дню, должна созреть, и даже неделей раньше.
Зародыши пейзажей.
Летний дождь под елью.
Майский холодок вечером, заря кольцом, воздух ровный, канделябры сосновых побегов.
Ночь в пуне: поссать за углом.
21 Мая. По вечерам на лугах холстом расстилаются туманы и утром поднимаются к солнцу, открывая поля одуванчиков. Сильные, долго не сходящие росы. Тетерева еще токуют, вальдшнепы еще токуют. Густо-зелено. Посевы кончены. Луга заказаны.
Остается 6–7 недель до урожая. С 10 по 17 Мая — рабочая неделя. С 17–25 — именинная. С 25 по 2 Июня — школьная. Потом 3 недели до жатвы — неизвестная и потом — охотничья.
Никола Вешний: 9–22 Мая. Воскресенье. Ливень пролил.
10–23. Понедельник. Утро — туман после дождя. Идем на Осьму.
24 Мая. На Осьме в Дубах. Холодно, ветрено. Вернулся.
25 Мая. Ясно, но холодно и ветрено. Трава сильно растет. Принес ландыши. Рожь зацветает. Расчет: 22-го Июня поспеет.
27 Мая. Первый свет зари. Еще черные деревья. На далеком конце озера поет соловей. Ему вторит коростель. Проснулась кукушка. Тихо, таинственно! Слышно, как по деревянному мостику — топ-топ-топ, часто, часто! — пробежала зверушка. И что-то булькнуло в воду. Почему же я думаю про еврея Цейтлина, которого пригласил на воскресенье к себе посмотреть мой серебряный чайник. И еще я думал, что нужно все распродать и во что бы ни стало купить корову, что без коровы не прожить. Поймав себя, я поставил ставню навстречу восходящему солнцу. В темноте думал, вычислял, что 40 учеников, отдавая в год по четыре пуда, могут содержать четырех учителей.
— Почему же ты не довел меня?
— Зачем мне было доводить тебя, если я мог взять уже образованную женщину?
Вся и прелесть была в дикости, все сопровождалось верой в мощь народных сил.
Признак выздоровления: болезнь «отпускает» оглянуться вне себя и этому обрадоваться. То, что было между теми двумя женщинами — болезнь, и потому, смотря в себя, в свою болезнь, она никогда не могла найти себе выхода; наоборот, чем больше мер она принимала для освобождения, чем осторожнее старалась быть в отношениях, тем больше были взрывы злобы.
Раньше есть собирались вместе, а срать врознь, теперь едят врознь, а срут вместе: коммуна!
Смертельная тоска и усталость, но вот уж не скука, еще лет пять такой жизни, и понятие скука лишится в нашем сознании всякого психологического основания. И вот, оказывается, существует мир, где люди скучают иногда, — в Англии, где есть обыкновенная жизнь! Прошлую ночь я разговаривал с кошкой, а днем я распутывал дело о мошенничестве комиссара здоровья, его товарищ за него ручался, уверял, что человек он жалостливый и знай, как я нуждаюсь, то не украл бы у меня кольца. «Коснись, — говорил он, — меня самого, да приди вы ко мне со своей нуждой, так я… — он подумал немного о том, что бы он мог дать такому человеку, — так я бы дал меру картошек! Ей-Богу бы дал, не верите?» Прошлую ночь разговаривал с кошкой, прошлый день с комиссаром, а нынче то и друг ое одинаково кажется сном, и вдруг письмо из обыкновенного мира, где не спят, где постоянный день и очень много продуктов продовольствия и можно скучать.
Ив. Серг., проклявший сов. Россию, теперь хочет вернуться в нее из ентой Англии.
Пословица: хрен не слаще редьки.
Незаметно сложилось так, что множество молодых людей ходят теперь на разные заводы бесплатно работать под угрозой, что иначе их заберут на войну, — вот это состояние военнообязанных и есть осуществление желаний — мечта поправить дело войны-разрушения на дело созидания. |