В обычной жизни автор живет, как земельный собственник: владелец земли поступает так, будто он один владеет и для себя одного, между тем его существо выше, и право на собственность — один миг в жизни земной коры, и смысл (бессознательный) его жизни состоит в том, что, работая для себя, он работает для всех — невольно (бессознательно) он работает в коллективе; так и автор только воображает, что творит без читателя: на самом деле он находится с ним в бессознательном содружестве; теперь, я думаю, нарушена эта внутренняя наша связь (хотя извне коммуна) и потому нет творчества.
Зимою 1916 года министерство торговли командировало меня на верфи в Нью-<1 нрзб.> и я там застрял до весны 1920 года — до теперь: весна теперь, еще одни сутки переезда в ужасных сыпных вагонах, и я буду на родине, в одной из центральных губерний России (описание всего, что случилось, по рассказам очевидцев).
16 Февраля. Когда я сказал, что вселенная бесконечна, Лева вскричал:
— Враки, не может быть, никто этого не видел!
Я его убедил, как мог. Сегодня говорю ему что-то о Боге.
— Нет Бога, враки.
— Нет разумного существа?
— Существо? враки.
— Духа?
— Духа! враки, есть природа.
— Но кто же начал все?
— Начал? ты вчера мне говорил, что нет конца, ну вот так и начала нет.
Тут пришлось объяснить, что Бог — это теория жизни и что такое теория и как она необходима нам, и, в конце концов, дал ему понять, что образованному человеку теория необходима, а недоучке не нужна: отвергают Бога у нас обыкновенно недоучки и дети, начавшие проходить естествознание…
17 Февраля. Так называемая «популяризация науки»: проповедь безбожия среди дикарей и всезнайство.
18 Февраля. Вот формула: пока не изменится общий строй жизни, из этого «родного края» немыслимо стронуться.
Ну, и успокойся, беспокойное сердце, в этом маленьком флигеле на планете Земля с воспоминаниями о своей прошлой странной жизни и в созерцании ежедневного восходящего солнца.
Безумно очертенел Скиф — мародер интеллигенции, строящий мину, что он является ее благодетелем и кормит ее… самый страшный — это вкрадчивый и участливый Семен Андреев, соблазняющий какой-то необыкновенной редькой: высматривает какую-то вещь, какую, все равно, лишь бы вещь, он нащупывает — не продается ли:
— Бутылка?
— Нет!
— А Спаситель!
— Нет, вот ширмы (надо в следующий раз изобразить это страшное чувство дележа риз («и ризы Его разделили»).
19 Февраля. Хлеб и воля элемент жизни: радость жизни, а вместе свобода.
Стоят морозы «сретенские», очень крепкие, но среди дня солнце так пригревает, что тает верхний слой тротуаров до золы, которой в разное время посыпают у себя под окнами жители; зимой не увидишь темных сплошных зольных тротуаров, а теперь все тропинки темные и даже вечером видны темные при блеске ярких февральских звезд. Зима уходит, прощается, ярко блестя на прощанье звездами, а весна показывается темными зольными тропинками.
Вчера Скиф был.
— Вот, — говорит, — жизнь!
— Жизнь! — отвечаю. — Ну, а что греха таить, Иван, мы с тобой, слава Богу, сыты.
— Сыты, Михаил Михайлович, да нишь этим одним жив человек?
— Не единым хлебом?
— Хлебом, и еще человеку нужна воля.
Вот эта воля-то и оказывается радостью, когда видишь весенние тропинки, это воля зовет…
Чаще всего любовь к людям бывает оттого, что самому хорошо — «добрые люди». |