На досуге написать историю отношений с М. И. Смирновым.

В воскресенье ехать в Москву. Во время этой поездки решить окончательно: отдать весну, как прошлый год, записям непосредственных впечатлений (новое будет в наслоении на прошлогоднее, в сравнении; все в связи с мыслью о путешествии «Фрама»), или же писать любовь Алпатова, пользуясь косвенно силой получаемых впечатлений. Решение сообразовать с удельным весом «Родников» и «Юности».

Перечитать с новым пониманием всю русскую литературу.

20 Марта. Метель с запада. Ветер свежий. Весь день с малыми перерывами снег.

21 Марта. День в день: утром солнышко, потом снег.

Сегодня выезжаю в Москву. Раздумье о значении Курымушки и Колобка продолжается, но в пользу Курымушки. Studiosus russus.

Тюрьма 1-я — с Трусевичем, 2-я тюрьма — философская.

22 Марта. Вчера в 7 ч. выехал с Ботика и ехал около двух часов при теплой погоде — падал снег и только не таял, невидимкой присутствовала луна; когда оказалась сама, то вдруг мороз показал свои "1 нрзб." и так усилился быстро, что на Берендеевом, на станции, я мерз. Разговор на станции был против попов и за какую-то религию, что верить надо во что-нибудь, а молодежь понятия не имеет. Фед. Фед. по пути указывал мне в каждой деревне пролетарскую улицу, которая выстроилась после революции детьми, ушедшими от своих отцов (от ворот не было в них санных следов), живут будто бы плохо, деревня стариками живет, но местами, где есть заработок на стороне, и в пролетар. слободке ничего, но только крестьянства не увидишь. Когда мы сидели на станции, окончилось годовое собрание местного кооператива, и они все пришли сюда, как в клуб. Один из членов стал жаловаться на стариков, что их мозги неподвижные. Один из стариков сказал: «а вот что-то очень ты двигаешься много: у тебя дома пять человек, а зачем ты сюда пришел?» Кончилось тем, что молодой выпросил у «буржуя» (с таким затылком!) на полбутылку, выпил. А старик неподвижно на одном месте стоял и улыбался. Продолжать наблюдения «отцов и детей».

23 Марта. Подписал договор с Ацаркиным на «Круглый год». Лидин сказал, что Воронский недоволен нами за «Новый мир». Выяснил себе окончательно: Воронский относится ко мне так же, как в старину «Русские Ведомости».

25 Марта. Из-под ночного мороза солнце с утра и грязь по Москве.

План: Апрель — по Август: 4 месяца написать «Любовь Алпатова», выправить «Кащееву цепь» к Июлю, написать «Любовь Ярика» (начало: зима и теплый дом). — Устроить к осени переезд в Сергиев. В Августе в Астрахань. В Октябре в Сергиев.

27 Марта. Без 20 в 7 у. вышел из Всеохотсоюза, сел на трам. «13» и в 7 у. был на вокзале. В 8 у. выехали, в 1 ч. д. приехали на «Берендеево».

Сегодня день солнечный, и возле домов снег таял, а всю неделю была метель. «Троичники» запрягают по одной лошади, разъезжаться почти невозможно. В 4 в. был на Ботике.

Что же, как Москва после целого года? Никакого нового впечатления, дома, улицы живут, бегут. Я тоже стал «делать дела» и, бегая, все дожидался минуты роздыха, чтобы оглянуться вокруг себя с радостью, обрадоваться чему-нибудь. Но ничего не нашел. При встречах я начинал болтать неудержимо и терял себя. Не высыпался. Встретил на ходу Лидина, Чулкова, Касаткина, Романова, беседовал со Смирновым, познакомился с Полонским. В Госиздате меня спросил Евдокимов: «Как весна?» Я сказал: «Задержалась». — «А грачи когда прилетят?» — «Давно прилетели, 28 Февраля». Когда подошел заведующий, еврей, Евдокимов сказал ему с улыбкой: «Грачи прилетели».