Все эти догадки об очерке, как доступной и гибкой для всех форме письма о современной быстро бегущей жизни, мы высказывали, имея в виду Михаила Пришвина, применялись именно к его пониманию очерка. Есть основание придавать его словам значительный удельный вес, потому что нам нетрудно доказать, что вся литературная деятельность его была над культивированием формы очерка. Мы постараемся сделать здесь обзор всех написанных Пришвиным за 25 лет от первого его очерка в 1905 году «Манифест 17 октября в деревне» («Русские ведомости»), кончая единственным романом, который можно считать огромным очерком собственной жизни. Чрезвычайно интересно, что в последней своей книге «Журавлиная родина» сам Пришвин сознательно берет форму романа, ломает ее и делает очерк.

10 Августа. Утро очень росистое, яркое, на вырубке всюду висели кружки паучиных сетей, от росы сделавшихся кружевными. Я так увлекся фотографированием этих сетей, что забыл про Нерль, которая шла по чернышу. Вспомнив про нее, я по колокольчику разыскал ее и убил черныша (Всего с 1-го Августа: 2 глухаря, 1 черныш, три молодых тетерева и 1 бекас).

Рано утром сегодня занимался луной — ничего не вышло, потому что она мало светит, а я дал скорость, как солнцу. Потом снимал восход солнца. Плохо вышло, потому что восход не виден за лесом. Заметил, что после грозы, при радуге свет много актиничней (прозрачность?) Радуга разделяет фотографию пополам: со стороны красного — она темная, со стороны фиолетового — светлая. Продолжаю заниматься снимками водяных растений. Начал снимать людей, старух и детей.

11 Августа. Утро светлое, потом сильный ветер при солнце, под вечер дождик.

Охотился в Селкове, убит молодой тетерев в черном пере, другого поймала Бьюшка, еще рябчик.

Надо понять, что может дать камера и что не может. И это очень трудно, потому что хочется снять все, что кажется очень красивым. Вот сильно росистое, ярко солнечное утро. В мелколесье роса села на тончайшие сети пауков, и они стали очень заметны. С восторгом я бросился снимать эти кружева, но когда проявил — никакой особенной прелести не вышло. Это потому не вышло, что восторг мой при виде сеточки был не от нее одной, все блестело, все сияло, а сеточка значила не больше кружевного чепчика на голове прекрасной женщины. Фотография дала мне только чепчик… Надо научиться требовать от камеры только для нее возможное…

Пожар. В обед прошел в сторону Заболотья древний старец, в поповском котелке, синей рубахе без пояса и в парусиновом балахоне. Хозяева нам объяснили, что это священник из Селкова идет в Заболотье: зимой его раскулачили, а теперь вот вышло, что неправильно раскулачили, и ему возвращают коз, он идет за козами. Матушка же его, говорили, еще утром прошла, такая маленькая, старенькая…

Потом вскоре после того, как священник прошел, в Селкове загорелось. Ветер был страшный, сгорело 27 дворов. Приходили о пожаре разные слухи, до вечера народ обсуждал событие на разные лады. Интересно, что в разных деревнях по-разному бывают пожары: есть деревни, например, Скорынино, которые вовсе не горят: никакие старики не запомнят, когда горело Скорынино или (Мергусово?). А в Селкове каждый год горят. Думают, что горят больше от ребятишек, которые играют в огонь, когда родители уезжают на весь день на далекие покосы. Где правильней родители соблюдают детей, там и горят меньше. А может быть, и где полосы ближе к деревне.

Под самый вечер в полумраке обратно прошел из Заболотья в Селково старый батюшка с маленькой своей попадьей и тремя возвращенными ему козами.