|
Адреналин весь кончился, а астма идет по возрастающей; я едва съедаю за день горсть риса и выпиваю несколько чашек мате. В последний день, когда финиш уже недалеко, страшная буря заставляет корабль остановиться, и тут-то насекомые обрушиваются на нас целыми тучами, чтобы отомстить, поскольку скоро мы покинем их владения. Кажется, что этой ночи не будет конца: в воздухе стоят звонкие хлопки и нетерпеливые восклицания, карточной игрой накачиваются, как наркотиками, и болтают вслух все, что ни взбредет на ум, лишь бы время бежало побыстрее. Утром в лихорадке прибытия кто-то оставляет пустой гамак, и я ложусь: словно по волшебству, я чувствую, как ослабевает натянутая внутри меня пружина, толкая меня то ли ввысь, то ли в бездну — кто знает… Альберто будит меня, с силой тряся за плечо: «Эй, голоштанник, приехали». На берегу раздавшейся вширь реки перед нами появляется город с невысокими домишками, среди которых возвышаются отдельные здания, окруженные сельвой и расцвеченные красноземом.
День св. Гевары
В субботу 14 июня 1952 года мне, ничем не знаменитому имяреку, исполнилось двадцать четыре года — канун трансцендентальной четверти века, серебряной свадьбы с жизнью, которая, в конце концов, не так уж и плохо со мной обошлась. Рано утром я пошел на реку, чтобы еще раз попытать рыбацкое счастье, но это занятие — та же игра: тот, кто поначалу выигрывает, рано или поздно проигрывается. Днем сыграли футбольный матч, в котором я занял привычное место вратаря, и справился даже лучше, чем раньше. Вечером, после того как мы зашли к доктору Брешиани, который угостил нас роскошным ужином, в столовой нам преподнесли наш национальный алкогольный напиток, «эль писко», досконально знакомый Альберто по его воздействию на центральную нервную систему. Когда все были уже тепленькие, директор колонии произнес очень красивый тост в нашу честь, и я, наклюкавшись «писко», выдал в ответ примерно следующее: — Итак, моя обязанность отблагодарить чем-то большим, чем условная любезность, за тост, который поднял за нас доктор Брешиани. Учитывая нищенские условия нашего путешествия, нашим единственным средством выражения эмоций остается слово, и именно при помощи слова я хотел бы выразить свою, а также своего спутника, признательность всему персоналу колонии, который, почти не зная нас, предоставил нам это прекрасное свидетельство уважения, а именно честь отпраздновать мой день рождения, как если бы это был главный праздник для каждого из вас. Но есть и нечто большее; через считанные дни мы покидаем перуанскую землю, и поэтому мои слова приобретают дополнительный смысл прощальных, в которые я стараюсь вложить всю нашу привязанность к народу этой страны, которая беспрерывно осыпала нас дарами с первого же дня нашего пребывания в Такне. Я хочу подчеркнуть еще кое-что, отчасти касающееся темы произнесенного тоста: хотя наша незначительность мешает нам стать глашатаями вашего дела, мы верим — и после этого путешествия еще тверже, чем раньше, — что разделение Америки на иллюзорные и расплывчатые национальности абсолютно ложно. Мы представляем из себя единую расу метисов, которая от Мексики до Магелланова пролива проявляет заметные признаки этнографического сходства. Поэтому, стараясь сбросить с себя весь груз жалкого провинциализма, я поднимаю тост за Перу и Объединенную Америку. Конец этого шедевра ораторского искусства потонул в громе аплодисментов. Праздник, который в здешних краях состоит в том, чтобы выпить возможно больше алкоголя, продолжался до трех часов ночи, когда мы решили, что нам пора на покой.
«Контикита» бунтует
Два-три москита не могли пробиться сквозь навалившийся на меня сон, и через несколько минут я их прихлопнул, но моя победа ни к чему не привела: голос решительно настроенного Альберто вторгся в сладостный лимб, в котором я пребывал. |
