Тахтабай поворачивается ко мне и протягивает руки, вид у нею взъерошен и дик.

— Если ты только мне и-и-изменишь, — произнес он вдруг неожиданно членораздельно, — я тебя искусаю и и-и-и-изгрызу!

— Позвольте, — поднимается из-за стола Иосиф, он уже порядком нагрузился, — всем известно, что этот брак фиктивный, а настоящий жених Тахтамыш.

— Фиктивный?! — Афросиаб наливается праведным гневом, как большой красный монгольфьер горячим воздухом. — Фиктивный?! — он бегает по столу, опрокидывая рюмки и закуски. — В Елоховском соборе? С Питиримом? Где вы еще видели такое венчание?

— Обман!!! — кричит Иосиф. — Эти уроды нас обманули!..

— Ай-яй-яй! — качает головой Афросиаб. — Зачем так говоришь? Они же любят друг друга. Вон как она глядит на него, как Лейла на Меджнуна.

— Ты нам Тахтабая береги, — поднимает бокал старый карлик-горбун, свидетель жениха, — это же такой человек — ему цены нет.

— И не забывай каждый вечер массировать ему ноги, — добавляет его жена, — а то у него ноги отнимаются.

— Ангелы вы мои! — говорит Фира, едва опомнившись, и вслед за Йосей тоже вылезает из-за стола. — Это как понимать? Мы думали, вы почтенные люди… Да вы вообще знаете, с кем имеете дело?.. У нас дед Аркадий — старейший работник МПС, заслуженный железнодорожник, его хоронила вся Москва. Наши племянники — почтенные люди. Вот Соломон — представитель крупного гешефта, «челнок» — он возит из Китая кожаные куртки, вот Тима Блюмкин, сын полка, артист, интеллигент, бывший человек искусства, Иосиф — стахановец, боец трудового фронта, во время войны он делал мины…

— Боже мой! — кричит Иосиф. — Кому она все это говорит??? Я задушу его собственными руками!!!

Иосиф бросается на Афросиаба, приподнимает его над землей, уже представляя себе, как он, ослепленный яростью, наносит удар копытами по голове, вгрызается ему в спину, и начинает бить его о землю, пока не разносит в клочья… Но Афросиаб завопил, словно иерихонская труба:

— Иосиф! Не тряси меня! А то я сейчас воздух испорчу!!!

Воспользовавшись Йосиным замешательством, он вырывается на свободу и ловкими нырками уходит от Йосиных захватов, не брезгуя в критические минуты прятаться от Иосифа под стол.

Хоня, Моня, Илья, Авраам, Миша Пауков, Изя-старший — все окаменели. Карлики же, как ни в чем не бывало, пили, ели и выступали единым фронтом: то и дело подставляли ножки несчастному Иосифу, потешаясь над ним и веселясь, как какие-нибудь простые венесуэльцы.

Послышался громкий стук. Это Фира упала в обморок. Йося, схватившись за сердце, опустился на стул рядом с телом Фиры.

— Обеты наши да не будут обетами, — бормочет он, — зароки зароками, клятвы — клятвами! Да будут все они отменены, прошены, уничтожены, полностью упразднены, необязывающи и недействительны.

— Ну-ну-ну, — примирительно говорит Афросиаб. — Вот вы, Иосиф Аркадьевич — иудей. Второе тысячелетие вам, евреям, твердят: с каждым обращайся ласково и почтительно, может, это мессия? А я вообще не люблю, когда кто-то выше, умнее и лучше меня, мне становится нехорошо. За молодых! — кричит он. — И за их родителей. Если бы не родители, не было бы этого прекрасного жениха и этой прекрасной невесты! Горько!

Снова Тахтабай тянет ко мне руки. Кажется, он хочет меня поцеловать. Это мой муж. Настоящий. Я всматриваюсь в его лицо. У него не хватает одного уха, половины хвоста и изрядного куска носа. Так вот кто будет последним утешением в моей горестной судьбе.