Ты не захотел менять случайно попавшую к тебе информацию на жизнь и душевное спокойствие своих товарищей! Ты выказал редкое бессердечие и эгоизм. Федор Михайлович не желал платить за победу революции единственной слезой ребенка! Ты за всего-то одну дерьмовую дискету запросто пожертвовал не слезой — жизнью ребенка и его матери! И после этого вы рассуждаете о гуманизме?

Вместо размена во имя человеколюбия вы затеяли милитаристскую возню с поголовным вооружением и подготовкой штурма укрепрайона предполагаемого противника. Наволокли откуда-то ружейного металлолома, которому место даже не в музее — на свалке. Напялили на себя пятнистые балахоны. Кстати, не в обиду будет сказано, выглядите вы в них как коровы в бальных пачках. Ох и повеселились мы, наблюдая за вашей мышиной возней в бинокли. По деревьям словно белки лазили, по кустам прятались, на брюхе по лужам ползали. Мордой по грязной земле! Такие заслуженные люди. В таком почтенном возрасте. Иногда даже жалко вас было. Такие страдания, и совершенно не понятно, во имя чего. Лагерек, видите ли, наш пионерский приспичило рассмотреть. С архитектурой его познакомиться.

Ползали, лазили, силенки свои старческие надрывали, и никому в слабоумную голову не пришло, что лагерь этот мы специально для вас арендовали. Только для вас. И исключительно ради вас.

А иначе как бы мы умудрились в одном месте, подальше от правоохранительных служб, без стрельбы и выкручивания рук, всех вас разом собрать? Только на сладкую приманку выманив. Как крыс.

Вот вы и повыползали. Да не пустые — с оружием! Теперь вам даже у своих дружков-сослуживцев, что в органах продолжают служить, помощи не попросить. Нельзя! Как вы объясните присутствие в ваших карманах гранат-револьверов? А за плечами автоматов? Скажете, на охоту пошли? Так не сезон. А за хранение и незаконное ношение огнестрельного оружия, между прочим, срок полагается. Небольшой. Но для вас-то пожизненный!

Видишь, как неудачно все повернулось. Были два заложника — стало семь. Были защищавшие свои честь и достоинство потерпевшие — стали вооруженные, опасные для общества преступники. С персональными отпечатками пальцев на всех металлических поверхностях револьверов и автоматов. Теперь вам прямой ход отсюда — и под следствие, а потом в тюрьму. А я, как представитель высшей законодательной власти, осуществлю за этим делом надзор. Непременно осуществлю. Самым тщательным образом. От предварительного заключения до образцово-показательного суда включительно. С привлечением прессы и телевидения на каждом этапе. Ах, позор-то какой. И срок тоже!

Это если суд. А можно и без суда. И без следствия. Как на войне. «Пропал без вести». И ребенок пропал. И женщина. И все прочие. Ну ты-то, допустим, один как перст. По тебе убиваться некому. А как воспримут безвременное исчезновение своих отцов и дедушек родственники твоих товарищей? Не расстроятся? Не заплачут горькими слезами? А сами твои товарищи как отнесутся к тому, что их по твоей вине, из-за твоего упрямства остатка жизни лишают? Того, что так сладок?

И всего этого можно избежать, если добровольно отдать то, что отдать все равно рано или поздно придется.

Ну что? Внемлет старость здравому рассудку? Или только упрямству?

Сан Саныч чувствовал себя альпинистом, по собственной глупости сорвавшимся с вершины горы в пропасть. Да еще сдернувшим за собой всех шедших с ним в одной связке.

Он думал, что небезуспешно борется против преступников, посягнувших на жизнь дорогих ему людей, а оказывается, эти преступники и его самого, и его друзей использовали в качестве статистов в написанной ими же трагикомической пьесе. Для них поставили мизансцены, написали слова и заставили поверить в вымысел. Их заставили двигаться, говорить, переживать так, как и следовало двигаться, говорить и переживать людям, оказавшимся в подобной ситуации.