— Почему один день? — толстый с сожалением открыл глаза и вопросительно уставился на Фанта. Битва с надоедливым посетителем уже измучила его, поэтому, предвидя затяжной характер военных действий, он решил экономить слова. — Завтра открыто. Приходите — пустим.

— Очень большой объем творчества, — веско произнес Фант и за неимением новых аргументов выхватил из кармана удостоверение.

— Я не решаю. Директор решает, — испугался толстый при виде очередной осадной машины.

— А где директор?

— Уехал.

— Скоро будет?

— А я знаю?

— А заместитель?

— Обедает.

— Давно? — как мы видим, Фант с успехом перенял пулеметную тактику врага.

— Только ушел.

— Кто-нибудь из администрации на месте?

— Нет никого! — с мукой в очах выдавил толстый, и стало понятно, что он тоже врет. Причем, как и наш герой, крайне неумело. Он явно имел отношение к администрации. Может быть, сам был заместителем. Если не первым, то вторым или третьим. Например, заместителем по вопросам охраны Обсерватории от работников литературного фронта.

— Я подожду, — царственно провозгласил Фант и даже сделал величественный жест рукой, как бы разрешая лживому администратору не подниматься из кресла, чего тому и в голову не приходило сделать. Толстый радостно смежил веки. Он от души надеялся, что, когда в следующий раз откроет глаза, наглого писателишки не будет и в помине.

Фант вышел в зал с фонтаном. Очень хотелось покурить, но он не знал, можно ли дымить в святая святых астрономического царства. Мерзкая тоска снедала его уязвленное сердце. Он как-то уж очень отчетливо понял, что в Обсерваторию ему не пробиться никаким мыслимым образом, что вся затея поездки глупа, если не истерична, что Иоланта этого ему долго не простит, что… Таких «что» набиралось очень много. Но благоразумие боролось с ущербленной гордостью, и гордость победила. Не любим мы, ох как не любим, когда злодейка-судьба ни с того ни с сего бацает нас наотмашь по сусалам. Очень это обидно. Хочется дать сдачи, машешь кулаками в воздухе, хрипло рычишь, а эффект один: внезапно понимаешь, до чего же ты смешон со стороны. И невидимые миру слезы непонятой души так и брызжут во все стороны, смешавшись с кровью раненого самолюбия.

Одно хочется мне заметить в этой ситуации. Фант не был бы писателем, если бы не извлек пользу из полученного урока. На фоне личных безрадостных эмоций проявилось рассуждение, так сказать, социально-обобщающего свойства, и герой наш уразумел, что это очень дурно, когда чертог науки трансформируется в рекламно-коммерческое предприятие. В таком нетипичном случае на место цеховой гордости астрономов, соединенной с желанием разделить научно-познавательные красоты Пространства и ностальгическое зрелище родной планеты Земля с любым интересующимся, заступает всепожирающая страсть к эксплуатации доходного места. «И дело здесь не в том, что сегодня санитарный день, — прояснял себе Фант эту замысловатую конструкцию, — а в том, что — зачем же кафе-бар и облик резиденции венецианского дожа? Не лучше ли просто — рядовая дверь в стене и скромная табличка: „Просим извинения у посетителей.