Та подняла глаза от экрана.

— Называй меня на «ты», Тесса, — попросила женщина, мягко улыбнувшись. — Не знаю… Это показалось мне более… более интересным. Психологическая травма из-за потери матери позволяет добавить в образ героини некоторые особенности. К тому же сирот всегда жалеют. А, следовательно, им проще сопереживать. Я давно задумала серию об Энн. Черновики лежали в столе больше десяти лет. Пять лет назад я вспомнила о них и решила, что серия будет интересна. Хотя сравнение с Роулинг было неизбежно…

Ну да. Сравнивали. Ругали. Хвалили. Но книги оказались действительно талантливыми. Роулинг пришлось немного потесниться.

— Все вот так просто? Только для того, чтобы читатель… пожалел героиню? — удивленно переспросила я.

Почувствовала даже какое-то странное разочарование. Наверное, я зря спросила. Если бы тетя не ответила на мой вопрос, то волшебство бы не исчезло. А сейчас, когда по моей же просьбе образ любимой героини начинали анализировать, оно… начинало понемногу пропадать.

— И для того, чтобы героиня стала… живой, — пожала плечами писательница, спокойная и собранная, как хирург перед операцией. — Идеальное счастье не дает жизни. Ее дает только боль, Тесса. Но и страданий нельзя переложить. Уныние — это смертный грех. И большинство его не любят.

Как будто рецепт пирога, честное слово…

Тяжело вздохнув, снова принялась за чтение.

Все-таки книга так и оставалась потрясающей. Даже несмотря на то, что сказала ее автор. Энн в очередной раз влипла. Но теперь в кои-то веки не по собственной вине. Главную занозу в заднице школьной администрации на этот раз просто подставили. Готова была поспорить, что все подстроил Дрэйк Харрисон. Тот еще гаденыш, сыночек богатых родителей, избалованный мажор. Всегда таких терпеть не могла. Энн — тоже. Но если я терпела молча, то героиня книг моей тети в лоб высказывала школьному врагу, что она о нем думает. Разумеется, он такого простить не мог. И мстил в меру своей фантазии и ума.

К сожалению, Харрисон оказался на диво умным поганцем с чудовищно богатой фантазией.

— Она так и будет постоянно цапаться с Дрэйком? — спросила я у тети через какое-то время, с трудом оторвавшись от книги.

Женщина в этот момент оторвалась от клавиатуры и вздохнула с облегчением и довольством, как будто закончила тяжелую, но нужную и важную работу.

— На самом деле ты не хочешь этого знать, — покачала головой Жаннет Дюпон с тонкой полуулыбкой. — Поэтому я ничего этого тебе не скажу. Просто читай — и сама все узнаешь. Что ж, пока я закончила. Нужен небольшой отдых.

Я поднялась на ноги, понимая, что это намек. Сейчас мне нужно уйти.

— Приходи через пару-тройку часов, — щедро предложила тетя, отъезжая на кресле от стола. Это выглядело так… нелепо, грустно, жутко. Молодая красивая женщина, знаменитый на всю страну писатель — и калека. Хотелось отвести взгляд, не видеть этого. Пока она сидела за столом, а я на диване, инвалидного кресла не было видно. Можно было притвориться, что его вовсе нет. Что тетя — как все.

— В твоем обществе хорошо работается. А это такая редкость.

Подумав, ответила:

— Да я с удовольствием, тетя Жаннет.

Писательница махнула рукой.

— Иди, Тесса, думаю, ланч должны вот-вот накрыть. Тебе не стоит голодать. А мне накроют в кабинете.

Можно было предложить тете свою компанию, но если уж она велела уходить… Словом, я повернулась и вышла из кабинета.

Куда идти, я не сразу сообразила. Подумала было, что направо, но, свернув, поняла, что ошиблась.