Фёдор Дягилев обернулся к своему педагогу и кивнул ей. Она кивнула ему. Огромный театр замер в гробовой тишине, не дыша. И звучный голос, благодаря акустике зала, долетал до всех его уголков.

- Уважаемая публика! Вы уже второй раз дарите мне удивительный праздник. Я очень тронут вашей поддержкой. Но сейчас я хочу попросить вас поддержать меня еще один раз.

После небольшой паузы зал снова захлопал – и стих, едва человек на сцене поднял руку. Фёдор еще раз кивнул Джульетте – и хрустальным перезвоном капель зазвучал рояль. А потом полился голос. Он звучал не на родном для «Ла Скала» языке. Но не было в зале ни одного человека, который бы не понял, о чем рассказывал этот голос.

Между мною и тобою гул небытия

Звездные моря, тайные моря

Как тебе сейчас живется, вешняя моя

Нежная моя

Странная моя

К концу песни Лола ничего не видела перед собой из-за слез. Они текли сами собой, не переставая. И никаких мыслей в голове, ничего вообще, просто мощный поток любви, который лился на нее, именно на нее, только для нее, со сцены.

Тишина. Взрыв аплодисментов. Снова, мгновенно - тишина. А потом стал нарастать какой-то шум. Который через несколько секунд оформился в скандирование.

Выходи одна! Выходи одна! Выходи одна!

Лола спешно полезла за носовым платком, вытерла, как сумела, слезы. И, наконец, смогла снова разглядеть сцену. А там… там… там стоял ее любимый. Преклонив колено. С протянутой рукой.

Чувство, что сейчас самое время упасть в первый в жизни обморок. Но не дали. На нее направили свет софита. Чей-то голос слева кричит: «Лола, выходи!». Это, кажется, Гвидо.

Скандирование сменяется на «Лола, выходи! Лола, выходи! Лола, выходи!». А когда она, почти ничего не видящая снова от слез, на едва держащих ее ногах, поддерживаемая сзади Гвидо поднимается на сцену – крики из зала снова меняются. Теперь публика скандирует «Скажи да! Скажи да! Скажи да!».

Лола успевает сделать несколько шагов – и буквально падает в руки успевшего вскочить Фёдора. Сейчас ею владеет только одно жгучее желание.

- Я тебя придушу!

- Все в лучших традициях синьоры Ингер-Кузьменко, главы модного дома «Лолику», разве нет?

Ей хочется спрятаться. Не поднимать голову. Так и дышать ему в грудь, будучи хотя бы отчасти прикрытой его руками. А там, за спиной, огромный темный зал и …

- Я не синьора Ингер-Кузьменко, я синьора Дягилева!

Он мягко смеется. Его теплые ладони находят ее, внезапно холодные. Лола поднимает руку к глазам. На безымянном пальце теперь красуется кольцо с вульгарно огромным бриллиантом. За спиной ревет зал.

Скажи да! Скажи да! Скажи да!

- Я же уже сказала… - тихо шепчет Лола.

- Так это же было про пирожок, - пожимая плечами, отвечает ей невозможный и бессовестный зеленоглазый тип, который еще пятнадцать минут назад щеголял по сцене с хвостом.

Девушка оборачивается лицом к залу. В свете софитов ослепительно сверкнул бриллиант. Звонкое «Да!» долетело до каждого уголка зала. И, отразившись от стен, тихим мягким котенком свернулось в сердце стоящего за спиной Лолы мужчины.

***

За окнами такси мелькал вечерний Милан. Лола была тиха. Молчал и Фёдор, только прижимал ее к себе крепче. А потом прошептал ей в висок.

- Мне кажется, я сойду с ума, когда придет время нам расставаться.

- А зачем нам расставаться?

Он вздохнул.

- Через неделю мне надо в Москву. Меня позвали петь Бориса Годунова. Я очень ждал и надеялся на это приглашение.