|
Г н де Арейль, вечный кандидат в депутаты, восседал напротив префекта и смотрел на него умильными глазами. Муж г жи д'Эспане никогда не сопровождал своей жены в свет. Родственницы хозяев занимали места возле наиболее видных гостей. Но сестру свою, Сидонию, Саккар поместил подальше, между обоими подрядчиками, – Шарье справа и Миньоном слева от нее. Ей был доверен особо важный пост, на котором предстояло одержать победу. Г жа Мишлен, жена начальника отдела, хорошенькая пухленькая брюнетка, сидела рядом с г ном де Сафре и оживленно болтала с ним вполголоса. А на обоих концах стола разместилась молодежь – аудиторы государственного совета, будущие миллионеры, юные сыновья влиятельных папаш, г н де Мюсси, бросавший безнадежные взгляды на Рене, Максим и справа от него – Луиза де Марейль, повидимому, покорившая его. Они все громче и громче смеялись. Именно отсюда и началось веселье. – Скажите, будем мы иметь удовольствие увидеть нынче вечером его превосходительство? – любезно спросил г н Юпель де ла Ну. – Не думаю, – ответил Саккар с важностью, скрывавшей затаенную досаду. – Мой брат так занят!.. Он прислал нам своего секретаря, господина де Сафре, и извинился через него. Молодой секретарь, вниманием которого решительно завладела г жа Мишлен, поднял голову, услышав свое имя, и на всякий случай воскликнул, думая, что обращаются к нему: – Да, да, в девять часов у хранителя печати состоится совещание министров. Тутен Ларош важно продолжал прерванный разговор, как будто произносил речь среди молчаливого внимания муниципального совета: – Результаты оказались превосходными. Городской заем сохранится в воспоминаниях потомства, как самая блистательная финансовая операция нашей эпохи. Ах, господа… Но тут голос его снова был заглушен смехом, раздавшимся внезапно на конце стола. Среди веселого шума послышался голос Максима, который рассказывал анекдот: «Подождите, я еще не кончил. Бедненькую амазонку поднял дорожный сторож. Говорят, будто она дает ему блестящее образование, намереваясь впоследствии выйти за него замуж. Она не хочет, чтобы какой либо другой мужчина, кроме законного мужа, мог похвастаться, что видел у нее некую темную родинку повыше колена». Хохот вспыхнул с новой силой. Луиза смеялась от души, громче всех мужчин. И среди этого смеха лакей с бледным и серьезным лицом, точно он был глухой, наклоняясь к каждому гостю, тихим голосом предлагал дикую утку. Аристид Саккар был недоволен недостатком внимания, оказываемого Тутен Ларошу, и подхватил, желая показать, что слушает его: – Городской заем… Но Тутен Лароша не так то легко можно было заставить потерять нить своих мыслей, и лишь только смех улегся, он продолжал: – Ах, господа! Вчерашний день был большим утешением для нас, подвергающихся столь гнусным нападкам. Совет обвиняют в том, что он ведет город к разорению, а между тем стоило только объявить заем, как все понесли нам деньги, даже крикуны. – Вы совершили чудеса, – сказал Саккар, – Париж стал мировой столицей. – Да, правда, это изумительно, – перебил Юпель де ла Ну. – Представьте себе, я, старый парижанин, не узнаю Парижа. Вчера я заблудился по дороге из ратуши к Люксембургскому дворцу. Изумительно, изумительно! Наступило молчание. Теперь все важные гости стали прислушиваться к разговору. – Реконструкция Парижа, – продолжал Тутен Ларош, – прославит наше правительство. Народ неблагодарен, он должен бы целовать императору ноги. Я говорил об этом сегодня в совете, когда шла речь об огромном успехе займа: «Господа, пусть эти крикуны из оппозиции говорят, что хотят. Взбудоражить Париж – это оплодотворить его». Саккар улыбнулся, закрыв глаза, как бы для того, чтобы лучше просмаковать тонкое остроумие Лароша. Он наклонился за спиной г жи д'Эспане и сказал г ну Юпель де ла Ну достаточно громко, чтобы все его услышали: – Замечательный остряк! Как только заговорили о парижских строительных работах, почтеннейший Шарье вытянул шею, как будто хотел вмешаться в разговор. |
