Гермонтим, притаившись, наблюдал за рабом-стражником, который сидел у входа и дремал.

— Это единственный стражник? — спросил евнух.

— Нет, — ответил Лампон. — Ночью еще один раб охраняет черный ход.

— А куда ведет черный ход?

— В кладовую, из которой можно пройти в кухню и дальше, в зал.

— Хорошо, — сказал Гермонтим. — Делаем так: ты с одним из своих товарищей идешь к черному ходу, и вы снимаете там стражника. А я со вторым товарищем позабочусь о другом, который у главного входа.

— Мы что, должны их убить? — испуганно спросил один из рабов. — Ведь они такие же рабы, как и мы.

— Балбес, — прошипел Гермонтим. — Убивать не надо. Только отключить, связать и заткнуть в рот кляп!

— Стражников мы спрячем в одном из помещений кладовой, там, где хранятся амфоры с вином, — сказал Лампон.

— Хорошо, — прошептал Гермонтим. — Тогда начали! Только без шума.

Лампон и еще один раб ушли. Гермонтим со вторым рабом подкрался к входу.

— Клянусь Зевсом, он спит! — Гермонтим усмехнулся. Он быстро взбежал на крыльцо и передавил стражнику горло. Тот не издал ни звука. Они перенесли его к черному ходу, где их товарищи уже закончили свое дело.

На верхнем этаже дома горел свет. Гермонтим вытащил кинжал, и они на цыпочках, друг за другом, стали подниматься. За блестящим занавесом, отделявшим маленькую спальню от зала, стояла широкая кровать. На ней лежала полуобнаженная женщина и сладко потягивалась. Подкравшись поближе, Гермонтим увидел работорговца, который стоял на коленях возле кровати и пытался целовать ноги красавицы. Та не давалась, отодвигая свои белые ноги, и мурлыкала, как кошка. Ее звонкий смех возбуждал работорговца. Он снова и снова предпринимал попытку добраться до ее ног, но лишь вызывал у женщины очередной приступ смеха.

Их любовная игра пробудила у рабов мучительные чувства. Этот мужчина, предававшийся сейчас страсти, жестоко лишил их радости от подобных ощущений. Конечно, они рабы. Им предстояла невеселая жизнь. Но кто дал право этому человеку лишать их того единственного, что у них еще осталось? Того, в чем они ничем не отличались от своих господ?

Никогда в жизни не любить женщину, не испытывать страсти! К положению, в котором они оказались, нужно было привыкнуть. И они привыкли. Но ни один из них не забыл, кто его изуродовал. Эта мерзкая, похотливая тварь Панионий бессовестно наживался на их незавидной судьбе. Обычных рабов было много. Но рабы, которые не позарятся на жену хозяина, которые могут прислуживать жрицам в храмах Артемиды и Кибелы или работать евнухами в азиатских гаремах, ценились дорого!

С отвращением следили они за тем, как он стаскивал с любовницы коротенький пеплум, а потом поедал глазами ее нагое тело. Женщина приподнялась и томно прошептала:

— Возьми меня!

Тут уж Гермонтим не выдержал. С кинжалом в руке он подбежал к кровати. Остальные рабы последовали за ним. Женщина первой заметила их. Она закричала и оттолкнула Паниония, так что он оказался в руках Гермонтима. Евнух приставил ему к носу кинжал и угрожающе произнес:

— Ни звука!

Панионий съежился.

— Ты, конечно, не помнишь меня, сволочь! Но я тебе напомню. Десять лет назад ты лишил меня радости быть мужчиной. То же самое ты сделал с каждым из них. Твою рожу я никогда не забуду.

— Что ты хочешь? Золота? Мою женщину?

— Нам ни то ни другое не нужно. Мы возьмем только то, что ты отобрал у нас.

Панионий понял. Он задрожал всем телом.

— Ты не смеешь! — почти беззвучно выдохнул работорговец.