Мухи на оконном стекле — и те одурели от жары, меня же то и дело бросало в дрожь при мысли о том, что я стою, можно сказать, нагишом. Все-таки я взял себя в руки и указал на «Eternal City»:

— Этот роман есть и в венгерском переводе.

— Потому-то я и читаю по-английски. Сперва я прочитала по-венгерски и поняла, что в оригинале это должно быть очень занятно. Ведь венгерский перевод — примерно третья часть оригинала. Описания, размышления — все опущено. Господин переводчик приспособил книжку к венгерским запросам.

(Ого, это стоило бы записать! Боже милостивый, три блокнота с пометой «Т.» остались там, в целом кармане!)

— Мне этот Хэлл Кен не особенно по душе. «Манксмана» я дочитал до середины, и мне хватило.

— А я очень люблю, это ведь так увлекательно!

— Ну разумеется, любая юная барышня скажет, что по-настоящему увлекательна бывает только романтика.

— Ну нет, господин председатель, — она шаловливо погрозила мне пальчиком в наперстке, — я все-таки еще не так стара! — (Ах ты, маленькая бесстыдница!) — Но кроме шуток: нет у меня никакой принципиальной точки зрения на романы. Сегодня мне нравится Виктор Гюго, а завтра — Якобсен. От молоденькой, глупенькой женщины вроде меня нельзя требовать ясного понятия о том, когда и кого следует любить. В такой вот деревне, куда приходят-то всего две газеты, дичаешь и читаешь то, что хочется. Ну и само собой, что достанешь. Папочка Фидель никогда не возвращается из города без пары новых книжек.

Я быстро смекнул, что девушка мало что смыслит в теории романа, но, прочитав их целую кучу, может наболтать по этому поводу больше, чем «Literarisches Zentralblatt», да и выходит у нее куда изящнее. Особенно вот так, за штопкой, втыкая иголку попеременно то в ткань, то в кого-нибудь из моих именитых коллег. Ей-богу, настоящий бальзам для души.

— Ну вот, еще пара стежков, и все готово. — Она подняла на меня глаза и тут же вскрикнула: — Ой, как я укололась!

В самом деле, показалась капелька крови, поползла по пальцу и внезапно ярким рубином скатилась на пиджак. Я пришел в ужас, несмотря на все Андялкины заверения, что «до свадьбы заживет», и почувствовал себя просто обязанным поцеловать ей руку. Разумеется, не раньше, чем был надет пиджак. Я сразу превратился в храброго мужчину и расхрабрился до того, что попросил почтовой бумаги и конвертов.

— Конечно, пожалуйста, только все будет с гербом венгерского королевства. Других у меня сейчас нет. Папаша нотариус только вечером привезет из города новую пачку.

Я написал Рудольфу новое письмо взамен утраченного, выглядело оно несколько иначе, чем прежнее. Я просил не полотняный костюм, а чесучовый. И три светлых шелковых галстука в придачу.

— Нельзя ли попросить марку? Для срочного письма.

Она заглянула в ящик — ни одной марки там не оказалось. Но ведь можно отправить письмо с доплатой, не так ли? И совсем ни к чему посылать его срочной почтой, дядюшка Габор так или иначе повезет почту прямо сейчас. Будьте экономны, господин председатель! Ну вот, поглядите-ка, а для обычного письма и марка нашлась.

Не в ящике нашлась эта, единственная, марка. Андялка взяла письмо с лиловыми буквами, валявшееся на столе, отклеила марку и прилепила на мой конверт. Оставшееся без марки письмо было сброшено в ящик стола. И все это у меня на глазах! Я начал понимать, почему на почте пропадает столько писем, хотя предыдущий мой опыт подсказывал, что только ненаписанные письма имеют обыкновение пропадать.

Странное дело, вообще-то моя совесть довольно неугомонна, на ней до сих пор лежит тяжким грузом персик, сорванный мною в детстве с дерева соседского семейства Хайнал, а тут, став соучастником Андялки в целой серии преступлений, я примирился с этим на удивление легко.