– Энни, мне больно. Мне правда больно. – Ее лицо внезапно искажает гримаса, и она со стоном вцепляется мне в руку. – Я не придумываю. Энни, я не пытаюсь привлечь к себе внимание. Мне больно, мне ужасно больно! Энни, мне очень больно.
– Кажется, ты рожаешь, – говорю я.
– Нет! Нет! Еще рано! Еще рано! Он не может родиться тут! Только не на корабле!
Я с отчаянием оглядываюсь на дверь. Где же мать? Не может быть, чтобы Маргарита подвела нас! Где же придворные? Не может быть, чтобы мы оставались тут с Изабеллой одни, без всякой помощи, цепляясь друг за друга при свете одних только молний, пока она рожает.
– У меня есть поясок! – вдруг спохватывается она. – Освященный поясок, который поможет при родах.
Наши сундуки и личные вещи были погружены в трюм. В каюте для Изабеллы был приготовлен только маленький сундучок со сменой белья.
– Еще икона и знаки пилигримов, – продолжает она. – Это все в моей резной шкатулке. Мне они нужны, Энни! Принеси их мне, они меня защитят…
Ее пронзает очередной приступ боли, она кричит и снова хватает мою руку. В этот момент дверь распахивается и к нам вместе с волной воды и града входит мать.
– Леди мать! Леди мать!
– Вижу, – холодно отвечает она на призывы, затем поворачивается ко мне: – Отправляйся на камбуз и скажи им, что они должны зажечь огонь. Нам нужна горячая вода и потом подогретый эль. Скажи, что это мое распоряжение. И попроси, чтобы они дали что-нибудь, что она могла бы зажать в зубах, деревянную ложку, если они не найдут ничего другого. И передай моим служанкам, чтобы несли все белье, что у нас есть.
Огромная волна подбрасывает корабль, и мы снова перелетаем из одного угла каюты в другой. Мать хватается за край кровати.
– Иди, – говорит она мне. – И пусть кто-нибудь из мужчин держит тебя, пока ходишь по кораблю. Не позволь волне смыть себя за борт.
После такого предостережения я понимаю, что у меня не хватает духа открыть дверь и выйти навстречу шторму.
– Иди! – сурово приказывает мне мать.
Я беспомощно киваю и выхожу из каюты. Вода, заливающая палубу по колено, выплескивается из бортов судна, в сливы, но, как только она стекает, приходит новая волна. Нос судна вздымается и падает, и весь корабль содрогается, когда он сталкивается с водной массой. Нет, никакое судно долго не вынесет подобного испытания. Мимо меня с трудом ковыляет какая-то вымокшая фигура. Я хватаю его за руку.
– Отведите меня в каюту придворных дам! – кричу я, пытаясь пересилить завывания ветра.
– Господи, спаси! Господи, спаси души наши грешные! – Он отдергивает от меня руку.
– Ведите меня в каюту к придворным дамам, а потом на камбуз! – кричу я. – Я приказываю вам! Моя мать приказывает!
– Это ведьмин ветер, – с ужасом произносит он. – Он поднялся сразу же, как на борт вступили женщины. Женщины на борту, да, одна из них умирает, это они принесли ведьмин ветер! – Он вырывается из моих рук, и следующий рывок судна бросает меня к поручням, и я вцепляюсь в них изо всех сил, пока огромная волна замирает на мгновение отвесно над кормой, потом обрушивается на нее всей своей массой. Меня сбивает с ног, и только пальцы, уцепившиеся за канаты, да мое платье, застрявшее под поперечной планкой, спасают мне жизнь. Но встретившегося мне моряка она не щадит. Я вижу его бледное лицо за завесой зеленой воды, перекидывающей его за борт, и он летит вниз, несколько раз перекувырнувшись через голову: руки и ноги раскинуты в разные стороны, рот открывается и закрывается, как у выловленной рыбины. Он быстро исчезает из вида, а корабль в очередной раз вздрагивает под яростными ударами волн. |