Его величество как раз садился в карету, и Мари-Жозеф, Ив и все придворные склонились в поклоне. Карета покатила по мощеной улице в сопровождении эскорта мушкетеров. Вслед за нею с криками «ура!», воплями, мольбами устремились оборванные, истощенные горожане.
Мари-Жозеф огляделась в надежде, что шевалье де Лоррен снова подаст ей руку, но он сел в карету месье. Другие придворные поспешили к своим коляскам и верховым лошадям, и вот уже по булыжнику зацокали подковы, загрохотали колеса, и вся процессия двинулась за монархом.
На опустевшей набережной остались только граф Люсьен, несколько мушкетеров, королевский голубятник, несколько грузовых повозок и простой экипаж.
Голубятник бросился навстречу своему помощнику, который едва тащился по причалу вместе с носильщиками, сгибаясь под тяжестью нагроможденных друг на друга плетеных клеток, по большей части пустых. Голубятник принял у него клетки с оставшимися голубями.
– Поставьте ванну сюда, – велел Ив матросам, указав на первую повозку. – Осторожно!
– Я хочу посмотреть… – начала было Мари-Жозеф.
Мимо прогрохотали по мостовой последние кареты.
Испугавшись шума, криков и щелканья кнутов, морская тварь забилась и завопила. От ее дикого звенящего вопля Мари-Жозеф в ужасе осеклась, а ломовые лошади чуть было не понесли.
– Осторожно! – снова воскликнул Ив.
Мари-Жозеф вытянула шею, пытаясь заглянуть за край ванны.
– Тише, тише, все хорошо! – стала уговаривать она.
Тварь пронзительно вскрикнула.
Матросы уронили ванну. Шесты и сеть попа́дали внутрь. На мостовую хлынула вода. Морская тварь застонала. Матросы бросились к галеону. Навстречу им шли голубятники: старший – нежно держа птиц огромными грубыми ручищами, посадив их на голову и на плечи, младший – таща пустые клетки. Матросы чуть было не сбили их с ног: младший уронил клетки, старший принялся поспешно прятать своих питомцев за пазуху.
– Вернитесь сейчас же! – надрывался Ив.
Матросы не подчинились. Их товарищи, которым были поручены другие грузы Ива, побросали ящики, сумы и тело в саване и тоже кинулись на корабль.
Глядя на расстроенное лицо Ива, Мари-Жозеф изо всех сил старалась не рассмеяться. Возчики с трудом удерживали лошадей и не могли грузить вещи, а мушкетеры не хотели: нести тяжести было ниже их достоинства и не входило в их обязанности. И разумеется, нельзя было рассчитывать на помощь графа Люсьена.
Разозлившись, Ив упрямо пробовал поднять ванну. Ему едва удалось оторвать от земли один угол. Какие-то мальчишки в лохмотьях, отставшие от толпы зевак, забрались на каменную стену и оттуда стали осыпать его насмешками.
– А ну, хватит!
Услышав приказ графа Люсьена, сорванцы затихли. Они соскочили со стены и хотели было броситься врассыпную, но он заговорил с ними неожиданно мягко и бросил каждому по монетке.
– Вот тебе су. И тебе. И тебе… Выполните, что вам скажут, – получите еще. Помогите отцу де ла Круа погрузить вещи.
Мальчишки наперегонки кинулись к Иву, готовые делать, что он велит. Грязные, оборванные, босые, они нисколько не страшились стонов морской твари. Возможно, им приходилось работать за хлебную корку. Они подняли ванну на первую повозку, вещи – на вторую, а тело в саване опустили на повозку, наполненную колотым льдом.
«Образец для препарирования, – решила Мари-Жозеф. – Мой хитренький братец поймал одну русалку для короля, а другую – для себя».
– Ив, поедем со мной, – попросила она.
– Не могу, – ответил он, взбираясь на первую повозку. – Я не вправе оставить эту тварь.
Разочарованная, Мари-Жозеф направилась к скромному экипажу. |