– Мари-Жозеф, – одернул ее Ив, – я намерен скрупулезно исполнить все желания его величества.

– Граф Люсьен, – взмолилась Мари-Жозеф, – пожалуйста, объясните его величеству: мой брат изловил и исследует русалок лишь для того, чтобы слава его величества воссияла в веках!

– Вы ожидаете от меня слишком многого, мадемуазель де ла Круа, – с легким раздражением промолвил граф Люсьен. – Пожалуй, лучше всего было бы продолжить препарирование после Карусели, когда живая русалка научится вести себя тихо.

– Но к тому времени останутся только кости русалки да черви, которые выведутся из ее плоти!

– Сожалею, – откликнулся граф Люсьен.

– Пожалуйста, простите мою сестру, месье де Кретьен, – вмешался Ив, – она имеет самое смутное представление об этикете.

Мари-Жозеф смущенно замолчала. Слуги подмели мокрый, в разбухших опилках пол вокруг секционного стола, едва слышно скребя метлами по доскам.

– Не вам рассуждать о придворном этикете, сударь. Вы разочаровали его величество, не явившись на церемонию утреннего пробуждения. Советую вам более не разочаровывать монарха. Он ожидает вас в своих личных покоях на званом ужине сегодня вечером. Не пренебрегайте оказанной вам честью.

Мари-Жозеф вскочила со стула:

– Его величество думает, что это вина Ива! Я должна перед ним покаяться!

Русалка ахнула, подражая ее взволнованному восклицанию.

– Тише, Мари-Жозеф! – велел Ив. – Незачем посвящать в эти недоразумения месье де Кретьена. Его величество простил меня…

– А умолять о прощении должна была я!

Русалка свистнула, словно подчеркивая тяжесть вины Мари-Жозеф.

– Какая разница? Все кончилось хорошо.

Граф Люсьен на минуту задумался, нахмурив лоб.

– Месье де ла Круа прав, – сказал он Мари-Жозеф. – Не стоит беспокоить его величество дважды, чтобы получить прощение за один-единственный проступок. Но должен предупредить вас: впредь будьте осмотрительнее.

Граф Люсьен поклонился Иву, Мари-Жозеф и отправился восвояси. От долгого пребывания без движения все тело у него затекло, он тяжело опирался на трость. Хотя с боков шатер остался не закрыт, он прошагал к выходу, и мушкетеры отвели для него полог. Его арабская кобыла тотчас преклонила колени. Он неуклюже взобрался в седло и ускакал.

Когда он скрылся из глаз, Мари-Жозеф печально произнесла:

– Прости меня, пожалуйста, я таких дел натворила… И подумать только, это сегодня-то, в день твоего триумфа…

– Послушай, – заверил ее Ив, – я и вправду все уже забыл.

Не в силах скрыть свою благодарность, она на миг его обняла.

– Иди покорми русалку, да побыстрее. И заставь ее замолчать!

Мари-Жозеф вошла в клетку и выловила очередную рыбу. Она слабо билась в сачке, словно вот-вот уснет.

– Русалка! Ужинать! Рыба!

Мари-Жозеф поболтала сачком под водой. В толще воды она пальцами ощутила тихие колебания, рождаемые русалочьим голосом.

Русалка высунула голову из-под копыт Аполлонова коня. Над водой постепенно показались ее макушка, лоб, глаза. Она уставилась на Мари-Жозеф.

– Интересно, она снова закричит, если я сниму занавеси? – спросил Ив.

– Не знаю, Ив, я даже не знаю, почему она начинает кричать. Или почему затихает, или почему поет.

Он пожал плечами:

– Не важно, лишь бы шум не беспокоил его величество.

Лакеи сняли импровизированные занавеси и вернули их на боковые стенки шатра.

– Она так горевала, – протянула Мари-Жозеф.