Корсаж на китовом усе и юбка плавно скользнули вниз, скрыв рубашку на тонких бретелях, корсет, чулки, парадную нижнюю юбку и юбку исподнюю. Оделетт застегнула крючки, отвела полы, чтобы приоткрыть парадную нижнюю юбку и ловко расправила оборки.

Мари-Жозеф испытывала к Лотте несказанную благодарность. Подарок мадемуазель позволял ей присутствовать на приеме в честь папы римского, одетой как подобает.

Мари-Жозеф гадала, разрешат ли ей приблизиться к папе и поцеловать его перстень. Конечно нет; этой милости удостоятся лишь избранные придворные. И все-таки она увидит его, а она ведь на это даже не надеялась, так как визит папы во Францию был чем-то неслыханным.

«Он добр, – думала она, – он добр и свят. Когда его святейшество и его величество заключат перемирие, они исцелят мир от всех бед и всякого зла».

Оделетт внесла новый фонтанж, украшенный остатками тех кружев, что пошли на платье, и несколькими последними лентами Мари-Жозеф.

– Ты не успеешь его на мне заколоть, – посетовала Мари-Жозеф, – а не то я опоздаю к мадемуазель.

Оделетт с неохотой отложила замысловатый головной убор и причесала Мари-Жозеф совсем просто, украсив ее волосы одним-единственным искусственным камнем.

Оделетт вздохнула.

– Вот если бы король пожаловал вам настоящий бриллиант, мадемуазель Мари, – сказала она. – Ведь всем известно, что у вас нет ничего, кроме фальшивых украшений.

– Всем известно, что у меня нет денег, – сказала Мари-Жозеф. – Если у меня вдруг появится бриллиант, все начнут судачить, откуда он взялся.

– Но они же все занимают деньги: у короля, друг у друга, у торговцев. Занимают и глазом не моргнув.

Оделетт опустила пуховку из овечьей шерсти в баночку с пудрой. Она хотела бы припудрить своей хозяйке обнаженную шею и декольте, но потом передумала.

– Нет, – задумчиво произнесла она, – иначе пудра скроет голубоватые вены и никто не заметит, как вы белы.

Поднялось целое облако мучнистой пудры. Мари-Жозеф чихнула.

– Хорошо, – согласилась она, – значит, я и так достаточно бледна.

Тогда Оделетт припудрила себе лоб, щеки и шею, испещрив безупречно гладкую смуглую кожу белыми пятнами.

– Вы – самая красивая женщина при дворе, – сказала Оделетт. – Все принцы поглядят на вас и скажут: «А кто эта прекрасная принцесса? Я во что бы то ни стало женюсь на ней, а турецкий посланник пусть женится на ее прислужнице!»

– Оделетт, ты просто прелесть, – рассмеялась Мари-Жозеф.

– Почему бы и нет? – мечтательно протянула Оделетт. – Так ведь всегда бывает в сказках.

– Принцы женятся на принцессах, а Турция вряд ли направит посланника во Францию.

Хотя Франция и Турция воевали против общего врага, король едва ли считал турок союзниками. В прошлом его войска не раз брали турок в плен и продавали в рабство. Так случилось и с матерью Оделетт.

– Благородные господа скажут: «Кто эта девица из колоний, дурнушка, провинциалка? Я бы никогда на такой не женился, разве что за ней дадут огромное приданое!»

Оделетт принесла Мари-Жозеф остроносые туфли на высоких каблуках, и Мари-Жозеф надела их.

– Теперь вы – само совершенство, мадемуазель Мари. Вот только волосы у вас убраны слишком просто.

Мари-Жозеф смотрела на бледное отражение в зеркале, почти не узнавая себя.

Мари-Жозеф и Оделетт торопливо зашагали по захламленным, дурнопахнущим чердачным коридорам. Оделетт несла фонтанж, точно затейливый торт с кремовой башенкой.

Они спустились по бесконечным узким лесенкам и наконец добрались до королевского бельэтажа.