– Она – моя родная девочка. Моя и больше ничья, – тихо, твёрдо сказала Полина.

Надя уткнулась изо всех сил в походную подушку, чтоб никто не слышал всхлипов.

К завтраку из палатки она вышла с красными глазами. Владимир с Полиной что-то варганили на костре: пахло аппетитно. Стволы сосен янтарно сияли в густых солнечных лучах, на траве сверкали росинки – чудо, а не утро. В иронично-прохладных глазах Полины не отражалось и тени того разговора – не верилось, что она совсем недавно произносила всё это тихим, севшим от горечи, надломленным голосом. Она что-то тихонько сказала Владимиру, заговорщически склонив к нему обтянутую камуфляжной банданой стриженую голову, и тот басовито рассмеялся. Хандры Полины как и не бывало – снова хлёсткая, как плеть, тонкая-звонкая, маленькая, но сильная, как рысь. Из других палаток высовывались всклокоченные люди, зевая и спросонок жмурясь.

На другой стоянке – обеденной – они сидели на каменистой круче. Впереди раскинулась озёрная синь, сливаясь на горизонте с небом. Надя тихонько прислонилась щекой к плечу Полины, просунув руку под её локоть.

– Живи, я так хочу. Это приказ. Помнишь, ты обещала?

Полина, чуть вскинув подбородок, смотрела на неё с улыбчивыми искорками в глазах.

– Прям вот так серьёзно, да? Без приколов?

– Какие уж тут приколы! – От воспоминаний о рассветном птичьем концерте в горле Нади встал солоноватый ком.

Глаза Полины замерцали полуторжественно-полушутливо.

– Как скажешь. Не смею ослушаться. – И миниатюрная ладонь накрыла сверху пальцы Нади.

– Внимание, улыбочку! – раздалось сзади.

Они разом обернулись и увидели направленный на них объектив. Щёлк! Из-за фотоаппарата им широко ухмылялась добродушная, бородатая физиономия Владимира – этакого древнерусского Добрыни Никитича.

– Нигде нет спасенья от этих папарацци, – изрекла Полина.*

Снимок получился красивый и эффектный, на фоне необозримой лазурной глади горного озера, обрамлённого по берегам малахитовой зеленью леса. Вставленный в рамку, он стоял на тумбочке у Надиной кровати.

Надя больше не работала в компании «Кристальная вода», ей удалось устроиться преподавателем на курсах. Полина укатила в непальско-индийские Гималаи – покорять какую-то «гору-убийцу», восьмитысячник с труднопроизносимым названием. Поездка заняла два месяца, и в эти шестьдесят дней в русом золоте волос Нади заблестели первые серебряные ниточки. Она их выдернула, конечно, а Полина вернулась победительницей.

Этим летом им не удалось совместить отпуск, и Полина уехала в горы с Владимиром, а Надя осталась вкушать «прелести» душного городского июля.

Вечерами они созванивались. Иногда связь пропадала, и всякий раз грудь Нади наполняла тягостная, леденящая тревога.

– Наденька, всё хорошо. Ты не переживай. Тут не везде сеть ловит.

– У тебя всё нормально?

– Всё отлично, солнышко. Сейчас фотки тебе скину.

– Давай.

Лёжа в постели, Надя рассматривала красочные снимки. С них ей иронично улыбалось белозубое, загорелое лицо Полины, блестя синими глазами-льдинками.

А потом связь пропала на несколько дней, и Надя не находила себе места. До Владимира она тоже дозвониться не могла. Когда она наконец услышала его голос, снова жидкий азот заструился по жилам.

– Мы уже возвращаемся, Надь. Только заедем в больницу – швы наложить...

– В какую больницу?!.. Кому швы? – помертвев, выдохнула Надя.

Что-то пискнуло, и снова чёртова связь оборвалась. В следующие пятнадцать минут Надя непрерывно названивала то ему, то Полине – глухо... Не усидев дома, она безрассудно рванула по больницам. Из маршрутки в автобус, из автобуса в троллейбус, из первой городской больницы скорой помощи – в травмпункт.