Чем сильнее была его любовь, тем сильнее было стремление причинить страдания Еве.
Жак вошел в комнату и, пока слуга зажигал свечи, украдкой бросая взгляды на прелестное и элегантное создание, которое как село в кресло, так и сидело в нем не шевелясь, прошел прямо к секретеру и достал оттуда портфель, где хранились все бумаги, связанные с дорогими его сердцу воспоминаниями.
Потом он сел за столик с мраморной столешницей, на котором стоял канделябр, и вынул из папки несколько бумаг.
Слуга вышел и притворил за собой дверь.
План мучений был готов.
Если судить Жака просто как человека, а не как влюбленного, он вел себя недостойно, но неведомая сила заставляла его искать в разбитом сердце Евы более веские доказательства любви, чем жалобы, слезы и стенания.
— Я могу начать? — спросил он, призвав на помощь всю свою волю, чтобы придать голосу твердость. — Вы готовы слушать меня?
Ева сложила руки на коленях и устремила на Жака свои прекрасные глаза, полные слез.
— О да, я слушаю тебя, — сказала она, — как слушала бы ангела Страшного суда.
— Я вам не судья, — отрезал Жак, — я только посланец, которому поручено сообщить вам несколько важных сведений.
— Будь для меня кем угодно, — согласилась она, — я слушаю.
— Мне нет нужды говорить вам, что я не знал, куда увезли вас те люди, которые отняли вас у меня. Я узнал одновременно и об эмиграции и о смерти вашего отца. Мне казалось, что однажды ночью во время перестрелки я видел его в Аргоннском лесу.
Надеясь узнать что-нибудь о вас из бумаг, оставленных вашим отцом, я испросил разрешения ознакомиться с ними и с этой целью отправился в Майнц. Штаб-квартира французских войск находилась во Франкфурте. Я поехал туда. Там я встретился с адъютантом генерала Кюстина; к сожалению, я успел забыть его имя.
— Гражданин Шарль Андре, — прошептала Ева.
— Да, да, Шарль Андре.
— Я его помню, — сказала Ева, с благодарностью подняв глаза к небу.
— Он позволил мне ознакомиться с бумагами.
Жак Мере на мгновение запнулся, он почувствовал, как у него дрожит голос.
— В числе этих бумаг, — продолжал он, овладев собой, — было ваше письмо ко мне, которое почтенная канонисса переслала вашему отцу. В то время я много бы отдал за то, чтобы сообщить вам, что горничная вас предала. Вот это письмо, возвращаю вам его. Оно уже никому не нужно, можете его уничтожить.
— О Жак! — воскликнула Ева, падая на колени. — Сохрани его, сохрани!
— Зачем? — удивился Жак, — Разве вы забыли, что в нем написано?
Он развернул письмо и прочитал ей вслух первые строки:
«Мой друг, мой повелитель, мой царь, — я сказала бы «мой Бог», если бы не почтение к Богу, — ведь его я молю, чтобы он возвратил меня к тебе».
— Господь внял вашей мольбе, — сказал Жак с глубокой горечью, — и вот мы вместе.
Он поднес письмо к пламени свечи, собираясь сжечь его. Но Ева быстро вскочила и вырвала его у Жака из рук, загасив пальцами огонек, от которого обгорели края письма.
— Ах нет! — воскликнула она. — Раз ты хранил его три года, значит, ты любил меня, значит, ты его читал и перечитывал, значит, ты покрывал его поцелуями, значит, ты носил его у сердца. У меня нет твоих писем, это письмо заменит мне их. Я умру прижимая его к губам, его положат со мной в могилу, и когда Бог призовет меня к себе, я покажу ему это письмо и скажу: «Вот как я его любила!»
И, целуя письмо, обливая его слезами, она спрятала его у себя на груди. |